Учитель ответил не сразу. Не хотел ли он придать особый вес своим словам? Или потому, что знал – потом поздно будет идти на попятный, и оттого никак не мог решиться. В кабинете Мэра стояла мертвая тишина, иногда нарушаемая жужжанием огромной мухи с зеленоватым отливом, крутившейся по спирали в рюмке Комиссара. Там, на дне, оставался клейкий след от анисовки, в который она, очевидно, собиралась с наслаждением погрузить хоботок.

– Единственное, на чем я настаиваю, и мои опыты служат тому доказательством: люди, тела которых мы уничтожили, – вопреки моему возражению, напоминаю, – оказались в воде возле Собачьей Слюны. Упали они или их сбросили? Вы прекрасно знаете, что никто из чужаков не рискнет подойти к Собачьей Слюне. На всех картах она обозначена как зона высокого уровня опасности. Никто, кроме местных рыбаков, отлично знающих это место и умеющих обходить его ловушки.

Мэр ладонями оперся о стол. Он не двигался. Не дышал. Не сводил глаз с Учителя. Тот впервые за все время твердо выдержал этот взгляд и, напротив, дышал полной грудью. Они словно сошлись в молчаливой дуэли, хотя и без оружия, которая неминуемо должна была завершиться смертью одного из противников.

– Вы хоть отдаете себе отчет в том, на что намекаете?

Голос Мэра сделался ледяным, как внезапно и воздух в комнате, хотя снаружи солнце, стоявшее еще высоко, испепеляло черные стены домов и серый сланец кровель.

– Я не из тех людей, кто пускается в авантюры, не взвесив все до конца, господин Мэр. Да, я гораздо моложе вас. И я не здешний, о чем вы любите напоминать, но все же я не собираюсь отступаться от этого дела, несмотря на все ваши усилия, чтобы его как можно скорее прикрыть, да вы еще и бравируете этим! Однако знайте: я – ответственный человек и ничего не заявляю просто так, тем более если речь идет о таких серьезных вещах, я взвешиваю каждое слово, прежде чем его произнести.

Вы попросили нас молчать о случившемся тем злосчастным утром. И я молчал. Но отныне я молчать не стану. Я не могу продолжать носить в себе то, что знаю о том утре и что я выяснил в ходе эксперимента. Но я не совершу предательства по отношению к вам. Поэтому предупреждаю: в понедельник утром, если вы меня не опередите, я сам отнесу Комиссару это письмо, дубликат которого вам сейчас оставлю. Там изложены события, произошедшие на пляже, и то, какой ход вы решили дать этому делу. В том же письме я привожу результаты своего эксперимента и выводы, к которым пришел. Необходимо, чтобы полицейский располагал всеми имеющимися у нас материалами, которые помогут ему провести расследование и установить истину. Я не смог бы оставаться на острове, где, во-первых, живут люди, прекрасно осознающие то, что они сделали, а во-вторых, те, кто предпочитает закрывать на это глаза или вычеркнуть все из памяти, продолжая спокойно спать по ночам.

Закончив, Учитель опустил конверт на бювар письменного стола Мэра. Пружина была взведена. Мэру показалось, что он слышит у себя в голове, как идет отсчет секунд. Адская машина. Вот что этот безумец только что положил перед ним. Так или иначе, она взорвется. И никто больше не сможет этому помешать. У Мэра не было ни малейшего желания дать себя уничтожить, а раз уж отныне взрыв был неизбежен, по его твердому убеждению, пусть уж он разнесет в клочья того, кто его подготовил.

– Не забудьте, господин Мэр, в понедельник утром!

Учитель вышел из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь.

Сейчас Мэру нужно было успокоиться. И, как ни странно, он был спокоен, хотя обычно нервничал по любому поводу. Спокоен до такой степени, что даже испугался, не умирает ли он? Он приложил руку к груди. Сердце билось. Несколько секунд Мэр держал ладонь прижатой к рубашке, пока не ощутил равномерные, слишком частые толчки. У него сложилось впечатление, что внутри, в нескольких сантиметрах от поверхности кожи, затаился живой зверек.

Мэр взглянул на часы. Оставался еще час до того, как ему предстояло присоединиться в порту к рыбакам. Будучи мэром, да к тому же и главным промысловиком на острове, он был просто обязан принять участие в празднике. Ровно час, чтобы найти способ переложить бомбу в руки сумасшедшего, который ее сотворил. Эту ли бомбу или другую. В конце концов, самое главное сейчас – помешать Учителю навредить им, островитянам. Мэр прекрасно понимал, что, если этот экзальтированный идиот насторожит власти, прежней жизни на острове не будет, не говоря уж о проекте талассоцентра, который так и останется на бумаге, превратившись в несбывшуюся мечту. Времени раздумывать над тем, как именно это сделать, не осталось. Главное – действовать эффективно. Учителя нужно было надежно нейтрализовать.

Взгляд Мэра упал на рюмки из-под анисовой водки. На дне одной из них большая любопытная муха теперь лежала на спинке, приклеившись каплями алкоголя. Выставив толстенькое фиолетовое брюшко, она слегка подергивала лапкой. Муха умирала. Лапка ее с каждой секундой шевелилась все слабее. Мэр не мог оторвать от нее взгляда. Вскоре насекомое перестало двигаться, навеки обретя покой в своем полупрозрачном, слишком большом гробу.

XV

Большинство людей и не подозревают, что у них есть темная половина, а между тем она есть у каждого. Чаще всего она проявляется в чрезвычайных обстоятельствах: во время войн, голода, стихийных бедствий, революций, геноцида. И когда люди замечают ее присутствие впервые, в тайном убежище своей совести, приходят в ужас и содрогаются.

С этим столкнулся и Мэр. Но он не открыл в себе ничего такого, о чем бы не догадывался заранее. Зачем себя обманывать? Он уже не ребенок. Пришлось признать очевидное: иногда стоит пройти через мглу ночи, чтобы вновь ощутить свет рождающегося дня. Но Мэр не был ни чудовищем, ни всемогущим волшебником, да и кто из людей по-настоящему всемогущ?

Он вспомнил деда, в юности отправленного на фронт и вернувшегося без руки и с поврежденными легкими. Дни он проводил сидя на стуле в кухне, возле окна. Единственным его занятием было смотреть на Бро и кормить птиц хлебными крошками, которые он рассыпал на подоконнике. Наиболее оголодавшие или глупые заканчивали жизнь на вертеле. Дед любил поджаривать их на углях: ощипанных, натертых чесноком и смазанных подсолнечным маслом.

Мэр помнил, как старик ел птиц с потрохами, и их мелкие косточки только похрустывали у него на зубах, на редкость красивых и белых.

Он вернулся с войны раненым, но вернулся. Один из немногих в городке. Большинство остальных погибли. Бунтовщики. Луженые глотки. В основном анархисты и идеалисты, которых случай свел вместе, восставшие против своих командиров, против войны, против нелепости этого вооруженного конфликта, продлившегося больше трех лет и принесшего миллионы жертв. Офицеры увидели в непокорности солдат недобрый знак. Однако недовольных оказалось слишком много, чтобы их судить или расстреливать. Рискованно было сеять в других, еще лояльных к ним головах, семена мятежа. Поэтому решили послать бунтовщиков отбить одну высоту, что было и бесполезным, и безнадежным делом. Этот холм не представлял стратегического интереса, и вражеские орудия могли преспокойно вести оттуда огонь картечью или бомбить противника без малейшего для себя ущерба. По сути, бунтовщиков отправили совершить самоубийство. Начальство предпочло послать их на верную смерть, чтобы и дальше вести войну без всяких потрясений и продолжить чудовищную деятельность по массовому уничтожению людей, настоящей тайной целью которой было стремление перекроить карту мира и определить сферы влияния крупнейших держав на заре нового века. Да и что могла значить для этих стратегов жизнь нескольких сотен солдат, даже если те и говорили, и думали правильно?