– Если ты намекаешь на мой брак, то я, возможно, тоже разведусь. Я уже говорила… – Сима приблизила свое лицо к Татьяниному: – Ты мне не веришь?

– Не знаю я, Симонка, чему верить, чему нет. Мне почему-то кажется, что ты любишь Марка и в конце концов все ему простишь.

– До сегодняшнего вечера мне тоже так казалось…

– А что сегодня?

– Ну… ты же сама видела, насколько Рудельсон бледно выглядел на фоне Фенстера!

Татьяна ничего не сказала. Она прикоснулась к спутанным кудрям белых хризантем и отдернула руку: ей вдруг показалось, что она провела рукой по буйноволосой шевелюре Юлиана.

…Олег Дунаев сидел на грязном подоконнике в своем подъезде и не торопился домой. Он думал о Татьяне. Он уже не помнил, когда первый раз посмотрел на нее с интересом. Ему казалось, что всю жизнь он любил только одну женщину: неяркую, скромную, со светлыми глазами, русыми волосами и стройной мальчишеской фигуркой. Только на таких девочек он смотрел в школе, только на девушек такого типа – в институте. Со своей будущей женой Тоней он познакомился, когда учился на третьем курсе. Они вместе с еще добрым десятком студентов сидели в приемной декана своего факультета, вызванные на разборку по поводу большого количества прогулов. Декана звали Павлом Алексеевичем, но студенческий народ именовал его кратко и нежно – Палсеич. Ввиду того что Палсеич слыл очень справедливым человеком, студенты особенно не волновались, в результате чего очень хорошо владели собой. Они пересмеивались, перешептывались, бегали курить и даже пытались перекинуться в картишки, закрыв их своими молодыми телами от секретарши, нудно тюкавшей на машинке.

Олег, в отличие от остальных, имевших уже не по одному приводу к декану по разным поводам, сильно нервничал, хотя старался этого не показывать. Он приехал в Санкт-Петербург, который тогда еще назывался Ленинградом, из Смоленска и жил в основном на стипендию. Родители его были людьми малоимущими и присылать ему ничего не могли, разве что пару чириков на праздники и ко дню рождения. В прошлую сессию Олег получил один трояк, и стипендии лишился. Чтобы не протянуть ноги с голоду, он на станции Ленинград-Сортировочная по ночам разгружал вагоны. Сначала после ночной смены он кое-как сидел на лекциях, поминутно уплывая сознанием в страну грез, потом понял, что делает это напрасно. Ручка со стуком выпадала из его рук, преподы гневались и издевались, а тетради вместо лекций были заполнены крючками и росчерками, которые хаотично выписывала слабеющая рука. Тогда Олег стал отсыпаться после ночной работы, а в его послужном списке прибавлялись прогулы за прогулами. Разумеется, учиться лучше он от этого не стал, в перспективе опять маячили тройки, а значит, и отсутствие стипендии. Как разорвать этот заколдованный круг, он не представлял и объяснений с деканом очень боялся.

Но гораздо хуже Олега чувствовала себя худенькая девчушка с русым хвостиком на затылке. Она сидела на стуле, вжавшись в шкаф и вцепившись побелевшими пальцами в коленки, обтянутые простенькими рубчатыми колготками. На бледном до синевы лице дрожали тонкие бескровные губы. Если бы секретарша декана оторвалась от своих бумажек, то, посмотрев на девчушку, возможно, бросилась бы вызывать «Скорую помощь». Поскольку она была очень занята печатанием шапки приказа об отчислении, то оказывать первую помощь несчастной студентке пришлось Олегу. Он пересел с продавленного кресла на стул рядом с девушкой, откашлялся и очень солидным голосом сказал:

– Не стоит так переживать. Не мы первые, не мы последние… Обойдется как-нибудь!

Девушка вздрогнула, повернула к Олегу окоченевшее лицо и прошептала:

– Мне нельзя… чтобы отчислили… Понимаете?

– Чего уж тут непонятного! Я в таком же положении. Родители с ума сойдут, если я вдруг вылечу из института. Они так гордились, что я с первого раза поступил, и вдруг я им такой подарочек преподнесу!

– Понимаете, я не специально прогуливала…. не из-за лени… Вот посмотрите, у меня все лекции есть! Я всегда переписываю! – Девушка вытащила из большой спортивной сумки, стоявшей у нее в ногах, пачку толстых тетрадей и стала совать их в руки Олегу. Он понял, что она на нем репетирует речь, заготовленную для декана, а потому тетради взял. Он открыл первую попавшуюся и прочитал на обороте обложки: «Авилова Антонина, 325 гр.». Надо же, из параллельной группы! Почему он никогда ее раньше не замечал? Такие бледненькие и застенчивые ему всегда нравились. Неужели действительно она так много прогуливает?

– Мне кажется, Тоня… – сказал он, – декану понравится, что ты все лекции переписываешь. А если еще и причины прогулов уважительные, то тебе вообще нечего бояться!

– Понимаете, у меня не много причин… У меня всего одна, но очень уважительная!

– А у меня вот… не очень уважительная… – вздохнул Олег. – Вернее… она, конечно, уважительная, но, боюсь, Палсеичу уважительной она не покажется…

Олегу почему-то очень захотелось рассказать девчушке, как тяжело работать ночами, как недавно он уронил себе на ногу тяжеленный ящик, и теперь у него наверняка трещина в кости, потому что нога с тех пор здорово ноет. Ничего этого он рассказать не успел, потому что дверь кабинета открылась, декан выглянул в приемную и велел секретарше присылать к нему штрафников по одному, согласно алфавитному списку. Авилова Антонина из группы № 325 так громко охнула, что секретарше даже не пришлось зачитывать ее фамилию.

– Ступай, Антонина, – сказала она ей сладким голосом Бабы-яги, предлагающей полезать в печь.

Антонина встала и шарнирной походкой отправилась прямо в самое горнило. Олег даже не сразу сообразил, что всю пачку ее тетрадей с лекциями он так и держит в руках. А когда сообразил, бросился в кабинет, нарушая строгую алфавитную очередность.

– Вот! – плюхнул он на стол декану стопку тетрадей Антонины, которые услужливо разъехались в стороны.

– Что это? – очень сдержанно спросил декан. Видимо, за годы своей трудной и опасной работы со студенческим контингентом он уже навидался всякого.

– Это тетради Авиловой! Видите, у нее все лекции переписаны! Тютелька в тютельку! Ни одного пропуска! Мы там… – он неопределенно махнул рукой себе за спину, – …проверяли! Все сошлось!

Олег еще довольно продолжительное время говорил о том, как Антонина из группы № 325 аккуратно все переписывает, не пропуская ни строчки, потому что очень боялся на нее посмотреть. Ему почему-то казалось, что она уже давно лежит где-нибудь в уголке кабинета в глубоком обмороке. В конце концов декан прервал утомительно однообразную речь Олега и все с тем же выражением нечеловеческого терпения на лице спросил:

– Как фамилия?

– Ее-то? Авилова! Вот же написано! – и он стал совать в нос декану тетрадь.

Декан скупо улыбнулся и уточнил:

– Как твоя фамилия?

– Моя-то? Моя фамилия… Дунаев…

Декан полистал свои листочки, хмыкнул и спросил:

– И почему же ты, Дунаев Олег Сергеевич, позволяешь себе так безбожно прогуливать?