Тут Шеба остановилась, заметив, как пристально глядит на нее Мега своими блестящими черными глазами. «Он уже знает, — с некоторым страхом подумала она. — Он уже знает!»

И она поспешила закончить свой рассказ:

— Вот что еще сказал мне твой отец, Мега: «Каждой колонии необходим сильный, авторитетный вожак. Не комитет, наподобие вашего Совета Старейшин, а лидер, способный не только убедить норок в реальности близкой свободы, но и возглавить успешный побег». Как ты, наверное, уже догадался, мой любимый сын, — ты и есть такой вожак. Вот почему ты всегда был не таким, как другие; ты единственный, кто способен справиться с этой нелегкой задачей. Вести за собой других — вот твоя судьба, Мега!

Мега медленно кивнул. Казалось, он всегда знал это. Отсюда и высокое положение, которое он занял среди молодых. И дело далеко не в силе и ловкости, вернее, не только в силе и ловкости. Все гораздо сложнее — настолько сложнее, что он даже не мог себе этого представить, да он и не старался. Как бы там ни было, он обязан принять на себя всю ответственность.

— Я верю всему, что ты рассказала мне, Шеба. Я верю, что я, Мега, единственный в своем роде. Я готов сделать все, что в моих силах, чтобы положить конец позорному владычеству Старейшин и нашего врага — человека. И я уверен, что я, Мега, поведу норок по дороге свободы!

— Я тоже верю, мой дорогой сын. Я всегда верила в тебя и твою необычную судьбу. Единственное, чего я не знаю, это дня, когда люди-освободители откроют наши клетки, но рано или поздно этот день обязательно придет.

Только теперь, когда она передала ему свою ношу, ей открылось, сколь тяжкое бремя она носила. Может быть, и она — точно так же, как Мега,— принадлежит к числу избранных, задумалась Шеба. Может быть, судьба предначертала ей быть его воспитательницей и вдохновительницей?

Мега смотрел на нее с любовью, потом потерся носом о ее нос, и она почувствовала, как сердце ее тает. Какими словами описать любовь, которую мать испытывает к своему сыну? Гордость, чувство до конца выполненного долга? Нет, не только. Была еще и боль от того, что он уходит, а ей приходится отпустить его от себя.

Делегация как раз пересекала Тропу и была на открытом месте, когда над верхушками деревьев возникла бесшумная крылатая тень Филина. Кролики застыли на месте словно парализованные, Травобой испуганно захныкал, и только Лопух, шедший первым, испытал нечто вроде облегчения, правда смешанного со страхом. Одно дело ■— разговаривать с Филином из безопасного подлеска у подножия бука, и совсем другое — видеть над собой заслонившие небо могучие крылья и острые, отливающие синевой крючковатые когти.

— Слушайте меня, кролики! Ваше время истекло! — прогудел с высоты Филин, крайне довольный своим драматическим появлением. Он специально ждал их здесь, чтобы посмеяться как следует. Только потом, увидев, что они все еще пребывают в ступоре, он понял, что, пожалуй, переборщил, и, совершив над ними еще один круг, уселся на росший между деревьями невысокий куст бузины.

Пока кролики приходили в себя, Лопух нервно суетился между ними.

— Я говорила, все будет как надо, — восторженно шепнула Лопуху Маргаритка. Погода стояла хорошая, и она настояла, чтобы и ее тоже взяли с собой. А внезапное появление хищника если и испугало ее, то лишь самую малость. К сожалению, остальные делегаты, которых Лопух поочередно представил Филину, выглядели глубоко несчастными, а Травобой и вовсе смотрел перед собой тупым, ничего не выражающим взглядом, словно никак не мог прийти в себя.

— Как ты знаешь, о могучий Филин, меня зовут Лопух, а это — Травобой, Лихнис, Переступень, Колокольчик, Вика, Лабазник и, конечно, моя любимая Маргаритка.

— Мы уже знакомы, — ответствовал Филин, который решил быть вежливым, раз уж он ввязался в это дело. Его сегодняшняя попытка тайком выбраться из дупла вновь была пресечена Юлой; она проснулась и окликнула его как раз тогда, когда он на цыпочках крался к выходу.

— Опять пошел целоваться со своими любимыми кроликами? — сварливо проговорила она, чуть приоткрыв глаза.

— А хоть бы и так? — резко бросил он в ответ. — Тебя это не касается!

— Это касается нас обоих! — проскрежетала Юла, встопорщив перья на макушке. — Это я буду сгорать со стыда, когда по всему лесу пройдет слух, что ты сошел с ума и пасешься вместе с кроликами на косогоре. Но ведь тебе, наверное, все равно, что будет со мной, так что до свидания, глупая курица! Уходишь — вот и уходи. По крайней мере, эти вонючие кролики не будут таскаться сюда каждый вечер.

Даже самому себе Филин не мог бы объяснить, почему ему вздумалось уступить кроличьим просьбам. Может быть, во всем был виноват врожденный охотничий инстинкт, который каждый вечер толкал его отправляться на поиски неизвестно чего; лишь увидев добычу, Филин узнавал, ради чего вылетел из дупла.

Но пока Филин преодолевал сравнительно небольшое расстояние, отделявшее его бук от Тропы, вчерашняя реплика Раки относительно «тщеславного дурака» несколько раз всплывала в его памяти, и он с угрозой подумал, что лучше бы кроличьи задумки оказались действительно стоящими. Для самих же кроликов лучше…

— Мы очень рады видеть тебя, о могучий Филин! Не правда ли, товарищи? — снова затянул свою песню Лопух.

— Конечно, мы очень рады! — послушно откликнулись остальные, однако хор их голосов прозвучал как-то неубедительно, а тут еще Филин из чистого озорства пошевелил когтем, и Травобой едва не повалился на землю кверху лапами. Сам Лопух тоже нервничал, но решил твердо стоять на своем, тем более что — как он недавно выяснил — в его характере тоже обнаружились присущие хищникам черты. Нет, разумеется, речь не шла об убийстве — так низко он ни за, что бы не опустился, — а об особом отношении к некоторым вопросам. Да что там, буквально позавчера, в эпизоде с желтой собакой, он проявил себя как хитрый и опасный зверь. Да и в его умении выследить возможность, а потом безжалостно схватить ее буквально на лету несомненно было что-то от хищника. Конечно, его внушительные размеры облегчили ему путь наверх, однако куда важнее была его способность мгновенно поворачивать любые обстоятельства в свою пользу. Как раз это он и собирался проделать.

Главная сложность, с которой Лопух столкнулся еще до того, как делегация вышла в путь (да и по дороге Травобой не переставал ворчать по этому поводу), заключалась в том, что на это же самое время было назначено собрание, посвященное обсуждению последствий вторжения желтой собаки. Теперь Лопух видел, как можно попытаться совместить одно с другим.

— Нам нужно обсудить очень многое, о могучий Филин! — сказал Лопух. — В ближайшее время должно начаться чрезвычайное заседание нашего Общества Сопричастных Попечителей, посвященное обсуждению человека и его желтой собаки. Может быть, ты пойдешь… полетишь с нами? Для тебя это была бы замечательная возможность увидеть все собственными глазами, — продолжал Лопух, заговорщически понизив голос. — Лучше всего, Филли, если ты прилетишь туда потихоньку — чтобы никто не знал о твоем присутствии. Дай я только отошлю остальных.