Она еще что-то говорила, Бонумбре поддакивал, изумляясь хитрости царевны. Но сам отказывался поступать так же.

В Пскове царевну не только радушно приняли, но и щедро одарили — поднесли целую горку серебра. Перепало и Джану Батисте, хотя его горка была куда меньше. Оказалось, псковитяне подарили невесте великого князя целых пятьдесят рублей серебром, что было большой суммой. Вольпе попытался забрать все, но царевна не позволила, позвала дьяка Мамырева и отдала серебро ему на сохранение. Фрязин обиделся и дулся до самого Новгорода, впрочем, София не обращала на него никакого внимания. Она уже поняла, что не столь важен в Московии Вольпе, каким себя представлял. Кроме того, он явно чего-то опасался.

Новгород тоже встретил хлебом-солью, чаркой и богатыми дарами. Сам архиепископ Феофил приветствовал царевну в Святой Софии и благословил ее. София заставила легата не только войти в собор, но и приложиться к иконам. Ей нравилось диктовать свою волю заносчивому Бонумбре, но тот воспрянул духом, словно очнувшись от страданий после морской качки. С приходом в Новгород ожил, стал деятельным не в меру, все об унии речи вел, о латинстве. Может, просто приходил в себя после трудного морского путешествия? Но что-то долго приходил.

Суетился Фрязин. Этот словно собственные владения царевне показывал: все хвалился и стенами детинца, и множеством ладей на Волхове и Ильмене, и огромными складами, по его словам битком набитыми пушниной самого лучшего качества, и вообще богатствами тороватых новгородских купцов.

София морщилась от его безостановочной болтовни и похвальбы, но все же было приятно, что подданные ее будущего мужа (а значит, и ее собственные) столь богаты. Если Новгород такой, то какова же Москва? Царевна чувствовала себя очень богатой, уже представляя, какие роскошные подарки отправит в Рим, например той же зазнайке Лауре, как Лаура станет с досадой кусать губы, сожалея о насмешках, как удивятся все римские надменные аристократки, смотревшие на Зою свысока…

Но как бы София ни была очарована богатством Новгорода, она не могла не заметить, что при упоминании имени ее будущего супруга многие отводят глаза. Спросила Бонумбре почему. Ответ ужаснул.

— Дочь моя, — вздохнул Бонумбре, — вам едва ли ведом жестокий нрав будущего мужа. У новгородцев есть право на него обижаться. Семен — один из тех, кто пострадал год назад, когда Москва пыталась захватить Новгород.

София усомнилась:

— При чем здесь жестокий нрав правителя Московии?

Легат снисходительно объяснил:

— В Новгороде много недовольных Москвой и даже ненавидящих ее. Новгородская земля решила подписать унию и перейти под власть литовского князя Казимира. Главными сторонниками этого дела были бояре Борецкие, но в прошлом году войско правителя Московии разбило войско Новгорода. И расправилось с побежденными крайне жестоко — им были отрезаны носы и уши.

София содрогнулась:

— По приказу правителя московитов?!

Легат чуть смутился:

— Нет, но он не наказал тех, кто это сделал. У госпожи Борецкой, с которой предстоит встретиться, был казнен старший сын как возглавлявший сопротивление Москве. А ведь они хотели всего лишь подписания унии и присоединения Новгорода к княжеству Литовскому.

София сообразила чуть быстрее, чем рассчитывал Бонумпре:

— То есть перестать подчиняться Москве?

— Новгород и без того не подчинялся, здесь боярская республика.

— Тогда почему они раньше к Литовскому княжеству не присоединились?

Бонумпре на этот вопрос отвечать не стал, не объяснять же царевне, что желание бояр Борецких и тех, кто с ними вместе стоит за унию, вовсе не желание простых новгородцев. Он постарался перевести разговор на будущие отношения Софии с супругом:

— Дочь моя, вы помните наказ его святейшества? Вы должны способствовать согласию московского правителя на подписание унии.

— А почему Москва не подписывает?

— Князь Иоанн хоть и силен и жесток, но подчиняется своему митрополиту, зависит от него. А митрополит не желает подчиняться его святейшеству.

— Только и всего? — усомнилась царевна.

— Конечно!

Поспешность, с которой ответил легат, заронила в душу Софии какое-то сомнение. Она очень не хотела впутываться в политические передряги и противостояния, особенно связанные с религией. София надеялась править — устраивать приемы, праздники, диктовать моду и правила поведения при дворе, надеялась принести в дикую Московию свет римской культуры, обучить, цивилизовать отсталый двор Москвы… А политические интриги папского легата не для нее.

Сначала царевну успокоило само московское посольство: если уж в окружении князя Иоанна есть люди, подобные Мамыреву, значит, не все потеряно. Потом София испытала потрясение, поняв, что в дикой стране, куда она едет, даже многие женщины грамотны. Они не имели библиотек, но прекрасно писали друг другу письма — жены мужьям, а мужья женам давали наказы, сестры или подруги делились новостями и сплетнями… Лаура знала латынь только потому, что говорила на ней с рождения, а вот Настена знала три языка и даже писала на всех трех.

«И все равно страна дикая! — решила для себя София. — И помочь князю Иоанну противостоять митрополиту она должна обязательно, в этом и его святейшество, и легат правы. Пусть Новгород присоединяется к унии и Литовскому княжеству, за ним последует и Москва. Это и облагораживание дикой Московии — достойная цель брака византийской царевны! Вот для чего она избрана Провидением, почему столько лет не могла выйти замуж и ждала своего часа!»

На встречу с загадочной Марфой Борецкой, сын которой погиб в схватке с Московией, София отправилась с твердой решимостью отстоять права Новгорода перед будущим мужем, а самому мужу помочь одолеть непримиримого митрополита и присоединиться к пастве его святейшества. В своей силе и способности не просто повлиять на Ивана Васильевича, но и почти диктовать ему волю папы Сикста царевна не сомневалась.

София вдруг почувствовала вкус к политической деятельности!

То, что раньше старательно избегала, о чем не хотела даже думать, вдруг стало интересным, даже заманчивым.

Еще одним совершенно новым было ощущение себя почти правительницей. Она могла повлиять на решения своего супруга, от нее зависели судьбы многих людей, свобода целого такого города, как Новгород, она могла карать и миловать. Это было совершенно новое чувство и состояние, София вдруг оказывалась не просто рядом с властью, как было в Риме, но самой властью! И свою избранность для влияния (положительного, конечно) на правителя Московии она воспринимала теперь иначе.

Легат Бонумпре с изумлением наблюдал, как на глазах меняется состояние и даже поведение его подопечной. По его мнению, менялось к лучшему, София поверила в свое предназначение и свои возможности. Это хорошо, с такой силой, как умная жена великого князя, справиться с митрополитом в Москве будет много проще. В отличие от самой Софии он прекрасно понимал трудность и серьезность поставленной его святейшеством задачи, но готовность будущей княгини действовать под его руководством внушала легату надежду на скорое и успешное достижение цели. А тогда можно будет надеяться на щедрое вознаграждение от Святого престола.