Когда праздничный стол в мастерской был накрыт, Федор, в сладком предвкушении что-то мурлыча как кот, долго обдумывал первый тост, затем бережно взял маршала за тонкое горло, снял с него маленький хрустальный шелом и, разлив, произнес:

– Предлагаю выпить! Ура! – опрокинув первую рюмку, он притянул Андрэ к себе и, поцеловав в Шелом, добавил: – Да, не перевелись еще сверхчеловеки!

Затем, запустив в рот парочку самураев, растроганно заметил:

– О-о-о! Интересное сочетание! Шнапс с ушами, ха-ха, то бишь с япошками, – запомню! – Затем, обернувшись к Андрэ, добавил: – В тебе, Андрюха, большой драматический артист пропадает! Какие монологи! Мне больше всего понравилось про самозванца Лжедмитрия Третьего, попа Гапона и сокровища Казимира!

Пытаясь изловить на вилку кальмара, он продолжал:

– Знаешь, Андрюха, если дела у нас так и дальше пойдут, билет до Могилева тебе уже не понадобится. На хрен тебе этот билет? Что ты там, в Могилеве, забыл? Ни денег, ни славы. Там ты даже не лев. Нет, ты, конечно, можешь считать себя львом, но там ты для всех – помойный кот! Это здесь ты принц. Но если ты прикатишь в Могилев в этой короне, представляешь, как встретит тебя фатерлянд и твои верноподданные? Давай, Буян, наливай!

– Да, вижу эту мизансцену, – захихикал Буян, – заходит Принц поддатский в вино-водочный еще поддачи купить, а у красноносых Йориков, что в очереди стоят, челюсти отвисают.

– А если услышат, что ты еще на белорусском шпрэхаешь, даже из гастронома выйти не дадут – стражу вызовут. На выходе менты руки заломают и скажут, что пьяная скотина – нажрался и пикельхаубэ из музея Великой отечественной украл! А если в обезьянник кинут – шлем все равно силой снимут, потому как в обезьяннике с колюще-режущими предметами нельзя! Вот и конец всей концепции!

Федор поднял рюмку:

– Давайте, за шлем! Чтоб принес он тебе мир и славу, а не войну и разруху!

– Ну, хотя бы, – причмокнул Буян, закусывая увесистым куском ананаса, – ты бы снимал его время от времени. Надевал бы по праздникам – на день Победы, Двадцать третьего февраля, на Первое мая, на Пасху. Ну, в конце концов, на день рождения тещи. Ну ты же заладил: не сниму, не сниму!

– Это будет уже не манифест, а так, стеб какой-то. Ладно, что ты предлагаешь? – Андрэ посмотрел на есаула.

– Вот! Предлагаю налить! – Оживился Федор. – Третий тост, Андрюха, хочу поднять за твою медхен! – Он посмотрел на Ингрид. – Как же ты ее здесь одну оставишь?

– Солдат едет на фронт, а невеста ждет. Это классика, Федор!

– На хрен тебе эта классика! Зачем тебе этот фронт? Ну, подумай хорошенько, что ты со своей каской будешь в Могилеве делать? Ведь у ериков аргумент простой будет: снимай, падла! Что ты им ответишь? Идите к черту, ничтожные? О, Заратустра? Я последний сверхчеловек? Только сверхчеловеков, тем более в таких касках, у нас, сам знаешь, никогда не любили!

– Эх, Федор, что ты заладил? Рассказывай, что придумал?

– Да ты погоди! Вспомни, много ли ауштэлюнгов было у тебя там за последние десять лет? Вот видишь! Потому что тут жизнь, а там кладбище. Кладбища всегда на окраину выносили. Вот и имеем. Туда война все время покойников со всей Европы сваливала. И получилось гиблое место. Там хорошо только вурдалаком быть. Я еще удивляюсь, почему это граф Дракула в Трансильвании поселился! У нас бы ему намного комфортнее было! Да и Чернобыль там жахнул не просто так! – Федор распалился, нервно наклонил маршала к рюмке и, налив, выпил без тоста.

За столом зависла напряженная тишина.

– А план у меня такой, – продолжил Федор, закинув в рот еще трех самураев. – Предлагаю отказаться от первоначального либретто и задвинуть кое-что более грандиозное! Завтра отправимся по барахолкам вторую каску искать. Хотя бы не такую шикарную, как у тебя, нехай это будет даже муляж. Затем снаряжаем вторую тележку, сажаем на нее Буяна и даем представление на двух площадках. Потом в труппу мексиканца привлечем и расширим бизнес. Представляешь, какой гешефт мог бы быть? Вундаба! Кайзеровские инвалиды, костюмированные люди-инсталляции в пикельхаубэ на улицах Берлина! Круто! Если б у нас в труппе пять-шесть боевых повозок было, да каждая хотя б по сто пятьдесят евро в день бомбила, посчитай, какие это бабки за месяц!

– Вот это да! Ну, есаул, ты голова! – от такого неожиданного поворота рука Буяна с куском системы залпового огня просто замерла на полпути ко рту. Он, вытаращив глаза, что-то лихорадочно подсчитывал в уме и, наконец, выдал: – О, ё-моё! Двадцать семь тысяч эуро в месяц!

– Ну, предположим, минус выходные, запойные, больничные, мафии за крышу забашлять, но на шести повозках тысяч двадцать собрать можно. Вот!

Федор поднес руку Буяна с куском «Захера» к его широко раззявленному от изумленья рту:

– Вот! Настоящее искусство, нужное людям! Самое что ни на есть найсовременнейшее!!! Наиактуальнейшее искусство!!! Не какой-нибудь сраный видеоарт с концептуализмом, который только кураторам интересен! Ладно, Буян, наливай!

Буян принялся быстро и нервно жевать, затем, схватив графин, суетливо разлил.

– Подумай, это здесь всем насрать, хоть ты ногу к голове пришей! Здесь человек к человеку давно равнодушен. Плевать, делай со своей третьей ногой, что хочешь, только меня не пинай! А у нас равнодушных нет! Поэтому за Бугом тебя ждет война! Тупая и бессмысленная война! А что ты завоюешь в колхозе? Ха-ха! Трудодни да кучу навоза? Ну, бум!

Федор выпил, стрельнул себе в рот «катюшей» красной икры и продолжал:

– Ладно бы ты за идею воевать пошел. Но какие сейчас идеи? За них теперь только паранджи воюют – хуячат всех подряд и себя заодно во имя Аллаха. А твоя идея проста: завоевать мир, чтоб тебя все любили, чтоб слава, бабки, почет. Но для этого не нужно за Буг отправляться. Чтобы твой манифест услышали, тебе здесь надо быть! Здесь галереи, кураторы, критики! Здесь и бабки, и телекамеры! А там кто твой манифест услышит? Нет, там, конечно, тоже кураторы есть, только не те, а из госбезопасности! Эти точно услышат, все подробно в протокол занесут и в папочку!

– Правильно, Федор, говоришь. Только виза у меня через неделю закончится. Мы ж замогильные парии. Не хочет нас Европа с кладбища выпускать. Что я полицейскому скажу, когда он во время выступления попросит паспорт показать, – что я призрак войны, вылезший из могилы?

– А азыль? Попроси убежища!

– На каком основании? Как призрак войны? Потому, что пикельхаубе надел? Или скажу: понимаете господа, нам, сверхчеловекам, за Бугом права ущемляют! Так они мне ответят: дорогой хер, это у нас в Европах давно равенство прав и демократия, а у вас как раз сверхчеловекам раздолье!

«Бежать! Бежать! Бежать без оглядки! Скорее отсюда, скорей – на восток! Домой! Шнель, быстрей отъезжай! Ну почему стоим? Уже минута как должны были отправиться! Где германский порядок? Полный бардак на железной дороге! Шнель, скорее домой! На восток! Бежать! Бежать, не оглядываясь назад! Бежать, бежать!