Затем декорация меняется. Мы приносим долгоносика к нашему растению с муравьями шмици и осторожно высаживаем на кувшинчик. Кажется, этот переезд мало заботит его — всего через несколько мгновений жучок неторопливо отправляется на разведку по новой местности. Брайан с камерой следует за ним.

— Вовремя предупредите меня, если что-то произойдет! — просит он.

Однако ничего особенного не происходит. Муравьи шмици время от времени отваживаются на прогулку вниз головой по краю кувшинчика, торопливо бегают к гнезду в «петле» или наведываются на минутку к «зубам» за нектаром.

Я восхищаюсь тем, как мастерски они удерживают равновесие во время питья, и тут слышу, как Брайан совершенно спокойно и сосредоточенно произносит:

— Вот же еще один, почему никто не говорит мне об

этом?

Монитор камеры показывает все это с увеличением: ослепленный яростью муравей вцепился в лапку долгоносика. Теперь и остальные сбегаются сюда. Безобидных и миролюбивых муравьев больше нет. Они инстинктивно вонзают свои челюсти в израненные суставы, там, где в броне долгоносика открылась брешь. Жучок в ужасе. Не в силах полностью избавиться от нападающих на него муравьев, он сбегает на верхнюю сторону «крышки» кувшинчика — идеальную взлетную площадку. И вот губитель непентесов с жужжанием улетает прочь.

— Можно это повторить? — лаконично интересуется Брайан, который так же, как и мы, поражен летным мастерством жука.

Долгоносик еще легко отделался, считает Марлис. Исследовательница однажды собственными глазами видела, как муравьи подтащили жучка к краю кувшинчика и столкнули его в «желудок». На съедение своему растению они отдали заклятого врага, от которого впоследствии и сами смогли урвать кусок.

Так разрешились все споры касательно двушпорного непентеса. Марлис и Деннис собрали в одну ошеломляющую картину все кусочки этой головоломки: муравьи получают жилплощадь и продовольствие, включая долю от добычи кувшинчика. Они, в свою очередь, защищают растение от заклятого врага. Но при этом (собственно, здесь заключается самое важное) они сносят присутствие всех тех насекомых, которые ищут нектар на краю ловушки. Специальное предложение в виде сладкого напитка на «зубах» позволяет муравьям справляться с проблемой.

Тайна, несколько столетий окутывавшая это хищное растение, наконец разгадана. О ней Марлис расскажет в докторской диссертации.

Однако нас ждет следующая головоломка: Ульмар Графе, специалист по лягушкам из Брунейского университета, обещал нам показать кое-что интересное, а потому завел в чрезвычайно густую и сырую часть заболоченного леса. Это его исследовательский ареал. С робкой настойчивостью Ульмар умоляет нас не раздавить какое-нибудь растение-кувшинчик. Вероятно, проносится у меня в голове, он решил, что мы обычная операторская группа, члены которой с бесчувственной надменностью топчут то, что у них на пути, желая только одного — любой ценой снять свой фильм. Но его предостережения нельзя назвать необоснованными. Из земли то и дело выныривают корни растений, точно хотят глотнуть воздуха, изгибаются в форме латинской буквы «и» и вновь исчезают под землей. Вот коварные насмешники! А любое падение кого-нибудь из нас обязательно убьет несколько непентесов, которые растут здесь на удивление кучно.

Ульмар опускается на колени перед низко висящим двушпорным непентесом и выуживает свой карманный фонарик. Мы по очереди заглядываем в горлышко кувшинчика. А оттуда своими большими глазами на нас смотрят… три головастика, плещущиеся в кувшинчике, словно в бассейне. Потрясающий сюрприз! Луч фонарика выхватывает не каких-нибудь насекомых, а таких же позвоночных, как мы. Совершенно очевидно, что они появились на свет из лежавших в кувшинчике икринок. Но как мама-лягушка отложила их туда? Сидя на краю кувшинчика, словно на скользком «полевом сортире», — так это представляет себе Ульмар. Но свидетелей у нас нет. Как головастики смогут противостоять пищеварительному соку, да еще имея такую нежную кожицу? И как молодые лягушки вылезают из своей ямы по гладким словно зеркало стенкам? Или они выпрыгивают оттуда? Это тоже еще никому не приходилось наблюдать. Непентес двушпорный постоянно выдает материал для дальнейших исследований (и телесъемок).

Не каждый может позволить себе таких защитников, как гвардия муравьев: они обитают не везде, да и содержать их затратно — даже тогда, когда насекомым не приходится много работать. Поэтому большинство растений изобрели другие способы защиты, причем некоторые из них настолько гениальны и хитроумны, что заслуживают аплодисментов. Вот три примера, которые лично мне очень нравятся.

Заросли тростника — наглядное доказательство, что не только человек, засевая поля зерновыми, создает огромные монокультуры, но и сама природа. В зарослях тростника не растет ничего, кроме него самого. Он едва ли потерпит присутствие других растений, а его стремление к распространению просто невероятно: при помощи подземных отростков тростник год от года образует новые, дополнительные стебли, которые вытягиваются из земли со скоростью десять сантиметров в день. Так площадь зарослей тростника может увеличиться примерно на тридцать процентов в год. Однако он сталкивается с теми же проблемами, что и сельскохозяйственные культуры: без особых защитных мер насаждения очень быстро будут съедены. Вредитель может беспрепятственно наносить удары, свободно размножаться, а увеличив популяцию — уничтожить еще больше растений.

На защиту зерновых культур встает фермер, который опрыскивает их химическими препаратами. Тростнику же приходится самостоятельно выходить из положения. Например, в борьбе с тростниковой совкой. Эта гусеница живет исключительно в тростнике и за счет тростника. Она не трогает только жесткие, содержащие кремниевую кислоту листья, зато сразу вгрызается в молодые стебли, которые весной пробиваются из земли, и выедает мягкое нутро. Причем она начинает с молодого ростка и, когда он становится для нее слишком узким, своевременно меняет диспозицию, переселяясь на более толстый стебель. Его она тоже прогрызает и объедает подчистую. В этих зарослях гусеница до шести раз сменит жилье, всякий раз оставляя после себя разрушенный дом.

Раскачивая верхнюю часть туловища, гусеница определяет, достаточно ли широк новый стебель, и лишь затем вгрызается в него. Она прекрасно знает свое дело. В последнем стебле (диаметром семь миллиметров) гусеница окукливается и покидает «колыбель» уже готовой к спариванию бабочкой. Без сомнения, тростниковая совка оставляет после себя опустошение, которое в последующие годы может распространиться, словно пожар в сухую погоду. Ведь бабочки откладывают яйца преимущественно в месте своего обитания и тем самым многократно увеличивают силу разрушения.

Без ответных мер тростник очень скоро погиб бы. Однако он дает отпор — экономно, но действенно. Два или три года растение выжидает, «размышляя», стоит ли расценивать нападение гусениц как серьезное, а затем совершает маленькую композиционную поправку. Как обычно, по весне прорастают новые побеги, но вокруг пораженной области они становятся заметно тоньше — во всяком случае, меньше семи миллиметров в диаметре. Изменение-то небольшое, а эффект серьезный. Гусеницы, правда, начинают нормальную жизнь, перемещаясь от стебля к стеблю, но в конце концов не находят подходящего места для окукливания. А порой застревают в стебле еще раньше, потому что он слишком узок. Как бы то ни было, превращение в бабочку невозможно, и размножение в этом «очаге возгорания» внезапно останавливается. Лечение худобой дает о себе знать. И его действительно можно заметить: в море тростника наверняка обнаружатся, казалось бы, произвольно распределенные островки тонких стеблей. Свидетели хитроумной оборонительной борьбы.