Можно делать вид, что опасности нет, но разве это убережет от нее?

– Я слышала, как тварь рычала, – тихо сказала Кира.

– Называй цвет нитей, – велела Аннабелла.

Кира вздохнула.

– Желтый. – И она положила рядом с темно-коричневым мотком светло-желтый. Красильщица кивнула.

Новый, ярко-желтый моток она внимательно изучила на свету.

– Пижма, – наконец решила она, и красильщица снова кивнула.

– Она рычала, – вновь сказала Кира.

– Тварюг нету, – повторила красильщица.

Кира продолжала разбирать нити и называть их цвет и названия растений.

– Марена. – Она провела рукой по мотку темно-красного цвета, одного из самых ее любимых. Рядом она положила бледно-лиловую нить и нахмурилась.

– Вот эту я не знаю. Красивая.

– Бузина, – сказала ей Аннабелла. – Но он недолго держится. Нестойкий.

Кира снова взяла светло-лиловую нить в руки и, помолчав, произнесла:

– Она рычала. Точно рычала.

– Значит, человек притворялся тварью, – ответила Аннабелла уверенно. – Чтоб тебя шугануть из леса. Тварюг нету.

Позднее, идя домой через засыпа́вший лес, в котором больше не раздавалось пугающих звуков, Кира думала о том, кто стал бы ее выслеживать и зачем.

– Томас, – спросила Кира, когда они сели ужинать, – ты когда-нибудь видел тварь?

– Живую – нет.

– То есть ты видел мертвую?

– Мы все видели. Когда охотники их приносят. Прошлым вечером, помнишь? После охоты их всех принесли и собрали. Огромная куча получилась у лавки мясника.

Кира вспомнила и сморщила нос.

– Какой запах стоял, – сказала она. – Но, Томас…

Он дожидался ее вопроса. Сегодня на ужин им принесли мясо в густом соусе. Рядом с ним на тарелке лежало несколько жареных картофелин.

Кира показала на мясо у себя на тарелке.

– Это и есть то, что принесли охотники? Это заяц, я думаю.

Он согласно кивнул:

– Да, остальная добыча была такая же. Дикие кролики. Какие-то птицы. Ничего особо крупного. Были еще олени. У мясника я видел двух оленей.

– Но олени ласковые и пугливые. Охотники не приносят животных с когтями и клыками. Они никогда не добывают животных, которых можно было бы назвать тварью.

Томас пожал плечами:

– Им везет. Тварь может убить.

Кира вспомнила отца. Его забрали твари.

– Аннабелла говорит, «тварюг нету», – поделилась она с ним.

– Тварюг нету? – Томас был озадачен.

– Так и говорит: «Тварюг нету».

– Она говорит как Мэтт?

Кира кивнула:

– Похоже. Возможно, она росла в Фене.

Какое-то время они ели молча. Наконец Кира снова спросила:

– Значит, ты никогда не видел настоящую тварь?

– Нет.

– Но, может, ты знаешь кого-то, кто видел?

Он немного подумал и покачал головой.

– А ты?

Кира опустила взгляд. Всегда было больно говорить об этом, даже с матерью.

– Моего отца забрали твари, – проговорила она.

– И ты сама видела? – удивился Томас.

– Нет, я тогда еще не родилась.

– А твоя мать видела?

Кира постаралась вспомнить, что ей рассказывала мама.

– Нет, не видела. Отец пошел на охоту. Все говорят, что он был хорошим охотником. Но он не вернулся. Маме просто сообщили, что во время охоты на него напали твари и забрали его.

Она озадаченно смотрела на Томаса.

– Хотя Аннабелла говорит, что тварюг нет.

– Она-то откуда знает?

– Она же четырехсложная. Те, кто доживает до четырех слогов, знают все.

Томас согласно кивнул, затем зевнул. Он работал весь день. Его инструменты еще лежали на верстаке: маленькие стамески, которыми он вырезал или подправлял стершиеся участки на замысловато украшенном жезле Певца. Это был кропотливый труд, да и ошибиться было нельзя. Томас и раньше говорил Кире, что у него часто болит голова и что ему то и дело приходится прерываться, чтобы дать отдых глазам.

– Я пойду, тебе надо поспать, – сказала Кира. – А мне надо еще убрать свою комнату.

Она вернулась к себе и сложила мантию, которую, завершив работу, оставила на столе. Она вышивала весь вечер. Ее работу сегодня, как и во все остальные дни, уже видел и одобрил Джемисон. И вот теперь Кира тоже почувствовала усталость. Долгая дорога к хижине красильщицы и обратно утомляла ее, но в то же время благодаря свежему воздуху она крепла, становилась сильнее. Она подумала, что и Томасу надо бы больше времени проводить на улице, а затем сама себе улыбнулась; ей показалось, что она думает как ворчливая мать.

После ванны – как же ей теперь нравилась теплая вода! – Кира надела простую ночную рубашку, ей приносили чистую через день. Затем она подошла к своей резной шкатулке, взяла лоскуток и отправилась с ним в постель. Где-то в ней еще жил страх от встречи с неведомой тварью в кустах у тропинки, и она думала об этом, пока засыпала.

«Правда ли, что тварей нет? – мысленно задала она вопрос, держа в ладони теплый скомканный кусочек ткани, и в голове прозвучал ответ: «Тварей нет». – А как же отец, его-то забрали твари?» Кира уже проваливалась в сон, смысл слов начал от нее ускользать. На этом вопросе она заснула, ее дыхание стало тихим и ровным.

Ткань ответила ей, но ее послание больше напоминало трепет, легкий ветерок, и когда Кира проснулась на рассвете, она забыла этот ответ. Лоскуток ей что-то рассказал об отце, – что-то важное, значительное, – но эти знания были зыбкими, как сон, и утром они испарились.

Когда утром ударил колокол, – он бил один раз, сообщая всем жителям селения, что пора вставать, – Кира тут же проснулась. Она почувствовала: что-то изменилось, какое-то смутное ощущение не давало ей покоя, но в чем дело – она понять не могла. В задумчивости она посидела на краю кровати. Но ей все не удавалось вспомнить, разобраться, в чем дело, и тогда она решила больше и не пытаться. Она знала, что иногда забытые мысли и сны возвращаются сами, когда перестаешь о них думать.

За окном ветер раскачивал деревья, бросая пелену дождя на дом. За ночь дороги размыло: земля превратилась в грязное месиво, и Кире стало ясно, что сегодня она не пойдет в хижину к красильщице. Тем лучше, подумала она; у нее много работы с мантией, да и приближалось начало осени, время Собрания. В последнее время Джемисон стал заходить к ней иногда по два раза в день, чтобы посмотреть, как она справляется. Кажется, ему нравилось то, что она делает.