— Заботливая какая… — в шутку бурчу я, меняя сталь безликого лица на маскировку плохого шпиона. Где тут зеркало я видел? А что, очень даже неплохо.

— Я всегда так сидела, — неожиданно меняет тему Окалина-младшая, — Смотрела на них. Часто ведь так получается, что есть окно в сутки-двое. А что делать в такое окно? Конечно же бухать. Ну или можно вот, летом, искупаться. Времени зря не теряют.

— Обидно? — вопрос вырывается сам собой.

— Нет, вообще ни грамма, — мотает привидение головой, — Раньше мне было плевать, а сейчас эта «карьера» пройденный этап, можно и потерпеть. Просто удивительно, сколько времени люди тратят непродуктивно и бестолку. Мне от этого почти физически больно.

— После дня безделья в автобусе? — хмыкаю я, оглаживая отлично приклеившуюся фальшивую бородку, — Аналогично. А хочешь… тряхнуть стариной?

Голова прекрасного призрака медленно поворачивается ко мне, а её глаза подозрительно прищуриваются.

— В смысле⁈

— Полезай внутрь, — улыбаясь, я хлопаю себя по голому животу, — И пойдем гулять!

Интерлюдия

Лица. Снова они. Со всех сторон. Всегда внезапно. Всегда наотмашь по остаткам психики. Даже зная, будучи стопроцентно уверенным, что эта рожа, внушающая ему первобытный ужас, не долетит до тела, не вопьется зубами, не сделает что-то еще… он ничего не может сделать и сам. Ни с ней, ни с собой, содрогающемся в спазме первобытного страха.

Не может даже проснуться, несмотря на то что не спит вовсе. Так, задремал, погрузился в привычный коматоз. Иначе почти никак, тело и психика просто… не выдерживают.

Снова лицо. Снова. Снова. Наконец, плоть не выдерживает, начиная кричать и дёргаться из стороны в сторону. Это хорошо. Плохо, очень плохо, но хорошо. Скоро он сможет проснуться, позволить боли и усталости обрушиться на очнувшийся разум, но лица… они исчезнут. Надо еще чуть-чуть. Совсем немного. Еще пару бесконечностей.

Сладкий вкус на языке, нечто липкое капает на грудь. Это вызывает надежду, это заставляет упрямое тело, цепляющееся за секунды ужасного сна, воспрять, подчиняясь недавно полученному рефлексу, диктующему, что сладкое — это очень хорошо!

Тимур с хрипом вскакивает с кровати, не обращая внимания на заполошный писк прибора, вживленного в корсет, с которым он теперь не расстается. Он вообще ни на что не обращает внимания, даже на ту, кто, смочив его губы сладким соком, сейчас висит у него на шее и что-то успокаивающе бормочет. Коробок стоит, качаясь в полузабытье. Текут минуты.

— Л-лика? — хрипит он вопрос, — Время… пришло?

— Нет, Тим, нет! — торопливо и виновато стрекочет девушка, отпуская его шею, — Пока нет! Еще сорок один час! Раньше нельзя!

— Мне… нужно… поспать…

— Знаю, Тим! Знаю! Но нельзя! У тебя осталось всего шесть уколов! В лучшем случае!

Сознание возвращается полностью после этих слов, как будто переключателем щелкнули. Коробок вспоминает всё, сразу и резко. Как его, обмороженного, подобрали в джунглях, как везли… куда-то. Допросы. Начавшиеся кошмары. Нет, не так. Ставшая кошмаром жизнь. Тогда, когда его оперировали, подключали импланты жизнеобеспечения, тогда он наивно думал, что боль из-за проводов и трубок — это очень плохо. Ха… теперь он их не замечает. Вообще ничего не замечает.

— Давай я тебе кофе сделаю, а? Кофе? У нас хороший есть, я захватила! — заискивающе заглядывает ему в лицо девушка лет двадцати. Лика. Фигуристая, красивая, чуть полноватая в бедрах, суетливая. «Подарок» от тех, кто его сюда отправил.

Коробку сложно с Ликой, потому что Лика любит Коробка. Такой её создали, такой настроили для Тимура. Он знает. Она гораздо лучше обыкновенного человека — не предаст, не забудет, не бросит. Все её мысли направлены только на его благо. Очень тяжело воспринимать её… предметом. Но надо. Иначе он расклеится совсем. А ему нельзя. Всё, что держит Тимура на этом свете — это цель. Он близко. Он в Одессе. Правильно?

— Это Одесса? — хрипло произносит он, не отрывая взгляда от еле скрытых тонкой майкой бёдер девушки, возящейся с чайником и туркой.

— Да-да, — торопливо говорит та, — Мы тут уже два дня. Ждем. Скоро нас заберут, Тим!

Заберут. Как вещи. Пусть. Состояние Коробка паршивое, иначе не скажешь. Выжил чудом и хирургией, чему доказательством корсет, набитый электроникой и химией. Что поделать, его никто не учил пользоваться способностями, да и времени научиться не было. А те, как назло, достались чрезвычайно мощные. Вот он и обморозил себя. Сильно. Неоднократно.

Но умирает он не от этого, он убивает сам себя. Шесть доз тягучей и прозрачной жидкости оранжевого цвета. Многокомпонентный нейронный медиатор с присадками, ввергающий пациента в суточную кому, позволяющий нервной системе пройти курс релаксации достаточный, чтобы продлить жизнедеятельность организма на пару недель. После укола мозг Коробка каким-то образом вымывает из себя память о мучениях, которым он подвергает сам себя. Не полностью, но достаточно, чтобы Тимур несколько дней чувствовал себя человеком. Мог спать.

Суммарно у Коробка и Лики есть около трех-четырех месяцев, чтобы найти и убить Симулянта.

— Держи! Вкусный вышел! По запаху чувствую! Вот попробуй! Держи! — перепрограммированная какими-то ублюдками девушка настойчиво, но очень аккуратно сует ему чашку с кофе.

— А… ты? Тебе? — слова с хрипом вырываются из пересушенной глотки. Просто так. Он знает, что она ответит.

— Я не хочу, — улыбается его спутница, пряча глаза, — Совсем. Пей уже, Тим. Остынет.

В отупелый мозг, не обращающий внимания на глоток обжигающе горячего кофе, приходит мысль, что этот мир — полное дерьмо. Полнейшее. Гнилое. Зловонное. В нем есть озверевшие от личной силы пацаны, убивающие людей одной лишь демонстрацией своей рожи, есть правительства, безжалостно прогибающие невинных под свои хотелки, а есть еще те, кто могут похитить красивую девку, сломать ей мозги и сделать услужливой влюбленной куклой. Черт, какие же бабки можно заработать на таком?

А… нет, ему же говорили, что обработанные подобным образом живут недолго. Ему так вообще бракованная досталась. У Лики гипертрофированы нужные реакции и императивы — она буквально изнывает от желания быть Тимуру полезной. Рано или поздно криво легшая программа приведет к кровоизлиянию в мозг, но у них, скорее всего, такого не будет. Лика, эта светловолосая девчушка, преданно поедающая Коробка взглядом, просто-напросто умрёт от горя, когда погибнет он сам. Зато быстро.

Они удивительно похожи.

Горечь на языке. Хорошо, хоть что-то чувствует. Тимур попросил еще кофе, осчастливив тем самым спутницу. Еще чашка даст ему полчаса более-менее трезвого осознания окружающей действительности. Хотя — оно ему надо? Сидеть в снятой двушке на окраине города, мучиться, ждать неизвестного доставщика, который заберет их как какое-то оружие, чтобы куда-то увезти и… натравить на Симулянта?

Наверное, надо. Больше ничего не остается. Можно, конечно, встать прямо сейчас, подойти к Лике сзади, обнять её, вызвав очередную счастливую улыбку, а затем попросту включить заморозку. Прямо между своими ладонями. Секунда и всё, они оба перестанут мучиться, моментально умрут, промерзнув насквозь. Вечный сон, никаких кошмаров.

Но нет. Коробок мог простить тому парню многое, очень многое. Не просто так, а чтобы сбежать от своих кошмаров, конечно. Мог простить жизни приятелей, их порушенные планы и мечты, простить Кубу, где в неведомом месте были зарыты нехилые деньги с золотом и брюликами. Он даже свои ошибки, благодаря которым сейчас представлял из себя натурального истощенного инвалида, мог бы простить… Но не то, что этот здоровый худой жлоб со смешными волосами оказался одним из профессиональных палачей таких парней как он. Важной, очень важной пешкой их прогнившего и зажиревшего правительства, делающего из нормальных людей — рабов.

Этот Изотов тоже был рабом. Коробку всё рассказали. Пацан живет под землей в Стакомске, каждая минута его жизни идёт под запись, там буквально тюрьма. Надзор, приказы, вечная служба. Такие дела. Казалось бы, а за что тогда Тимуру его убивать? За что терпеть всё… это? Только одно зрелище того, как каждый день Лика устраивает его корсету техосмотр, как она доливает и досыпает что-то в его ёмкости, как подкручивает винты… да только от этого можно себе пулю в башку пустить! Между тем Тимуром, что три месяца назад месил