Анна все понимала и не задавала лишних вопросов.

* * *

Рустам явился вовремя, как аристократ. Рядом с ним стоял его сын, серьезный, красивый мальчик. Его красота была не южной, рвущейся в глаза, а более спокойной. Глаза — серые, волосы — темно-русые, синюшные губы выдавали тяжелую сердечную недостаточность.

Его осмотрели детские кардиологи, профессор из Манилы и Карнаухов из Москвы. Состоялся консилиум. Каждый высказал свою точку зрения.

Мнения совпали: необходима операция. Время работает против ребенка. От постоянной кислородной недостаточности начинают страдать другие органы.

Еще пять лет назад такие дети считались обреченными. Но сейчас этот порок умеют устранять.

— Мы поставим вас на очередь, — сказал Карнаухов. — И вы приедете в Москву.

— А длинная очередь? — спросил Рустам.

— Примерно полгода.

— А почему так долго?

— Потому что больных много, а больница одна, — объяснила Анна.

— А где лучше, в Америке или у нас? — поинтересовался Рустам.

— В Америке дороже.

— Сколько? — уточнил Рустам.

Анна перевела вопрос на английский. Участники консилиума понимающе закивали. Назвали цену.

Анна перевела.

Брови Рустама приподнялись. Выражение лица стало дураковатое. Было очевидно, что для него названная сумма — понятие астрономическое.

— А что ты удивляешься? — вмешался мальчик. — Операция — высококвалифицированный, эксклюзивный труд, повышенная ответственность.

Анна перевела на английский. Участники консилиума заулыбались, закачали головами. Им нравился этот странный мальчик, и хотелось сделать для него все, что возможно.

— Ты любишь читать? — спросил Карнаухов.

— Естественно, — удивленно ответил мальчик.

— А что ты сейчас читаешь?

— Ленина и Сталина.

— У нас в доме собрание сочинений. От отца осталось, — объяснил Рустам. Видимо, отец был партийный.

Анна догадалась: мальчик не мог играть в детские игры, вести жизнь полноценного подвижного подростка. Много времени проводил дома, поэтому много читал.

— Интересно? — спросил Карнаухов.

— Сталин — не интересно. А Ленин — много лишнего текста.

— А у кого нет лишнего текста?

— У Пушкина. Только те слова, которые выражают мысль.

Анна вспомнила слова Высоцкого: «Растет больное все быстрей…» Природа чувствует короткую программу жизни и торопится выявить как можно быстрее все, что заложено в личность. Поэтому часто тяжело больные дети умственно продвинуты, почти гениальны.

Прием был окончен.

Анна вышла проводить и попрощаться.

— Что передать Марине Ивановне? — спросила Анна.

— Спасибо… За вас…

Рустам заплакал с открытым лицом. Его брови тряслись. Губы дрожали.

В жизни Рустама обозначилась надежда, как огонек в ночи. И эту надежду организовала Анна, которую он еще вчера не знал.

Рустам стоял и плакал. Анна не выдержала. Ее глаза увлажнились.

Мальчик смотрел в сторону. Не желал участвовать в мелодраме. Ему нравилось чувствовать себя сверхчеловеком — презрительным и сильным. Вне и над. Над схваткой.

Должно быть, начитался Ницше.

Анна вернулась в Москву.

Марина, как всегда, ждала ее на дороге.

Анна вышла из такси. Вытащила чемодан, коробки с подарками. Азербайджанцы надарили национальные сувениры.

— Ну как? — спросила Марина вместо «здравствуй».

Этот вопрос вмещал в себя многое: «Видела ли Рустама? Передала ли конфеты? Как он тебе показался? Что он сказал?»

— Симпатичный, — одним словом ответила Анна. Это значило: видела, передала и посмотрела и скромно оценила — симпатичный.

— И ребенок замечательный, — добавила Анна.

— Какой ребенок? — не поняла Марина.

Этот вопрос она уже задавала однажды Джамалу. И у нее было то же выражение лица.

— Сын Рустама. У него врожденный порок сердца. Они приедут в Москву на операцию.

— С женой? — сумрачно спросила Марина.

— Не знаю. Наверное…

Вошли в дом. На столе стояли пироги: с мясом, капустой и черникой. На плите изнемогал сложный суп с самодельной лапшой.

Когда хочешь есть и тебе дают — это счастье.

Уселись за стол.

— А кто их позвал? — спросила Марина.

— Что значит «позвал»? Их же не в гости позвали. По медицинским показаниям.

— А ты при чем?

— Я — врач. Рустам попросил, я помогла. А что? Не надо было?

Марина поджала губы. Анна — это ЕЕ человек. ЕЕ территория. И Рустам позволил себе тащить ТУ, предательскую, жизнь на территорию Марины.

Анна отправила в рот ложку супа. Закрыла глаза от наслаждения. В этом изысканном ужине пряталась вся любовь и забота. И легкое тщеславие: «Вот как я могу».

— Это не суп, — подтвердила Анна. — Это песня.

— А что он сказал? — спросила Марина.

— Кто?

Ничего себе вопрос.

— Рустам, — напомнила Марина.

— Ничего. Спросил, сколько стоит операция в Америке.

— А мне что-нибудь передал?

— Передал: спасибо… — «За вас» Анна опустила. Это могло быть обидно. Хотя и просто «спасибо» — тоже обидно после всего, что было.

Марина опустила глаза.

— Если вы любили друг друга, то почему не поженились? — простодушно спросила Анна.

— У него другая вера, — кратко ответила Марина.

Не скажет же она, что он ее бросил. Стряхнул, как рукавицу.

— Ну и что? У нас почти все врачи другой веры. И у всех русские жены.

— Евреи, что ли? — уточнила Марина. — Так евреи — вечные беженцы. Они выживают.

— Интересная мысль… — Анна улыбнулась.

Ее друзья и коллеги меньше всего похожи на беженцев. Скорее, на хозяев жизни. А татарин Акчурин — вообще Первый кардиолог.

— А какой у него сын? — осторожно спросила Марина.

— Потрясающий. Я бы его украла.

«Мог бы быть моим, — подумала Марина. — Только здоровым. От смешения разных кровей дети получаются лучше. Как котлеты из разных сортов мяса».

— Мальчик похож на Рустама? — спросила Марина.

— Гораздо умнее…

Так. Значит, Рустам показался ей недалеким.