Водитель такси, в котором ехала Эйдриен, отличался довольно агрессивной манерой вождения. Они мчались так быстро, что девушка временами зажмуривалась, а открыв глаза, обнаруживала, что машина пролетела целый квартал.

Прибыв на место, водитель запросил за проезд семь долларов – в два раза больше, чем планировала заплатить пассажирка. Эйдриен собралась поспорить с сидящим за рулем афроамериканцем, но передумала, поняв, что ничего не добьется. Тарифную систему, определявшая таксу за проезд в округе Колумбия, не смог бы понять никто.

Наконец Эйдриен оказалась в здании, где сестра снимала квартиру, и, как ни странно, ее узнал портье.

– Добрый вечер! Вы ведь сестра Нико, угадал?

– Эйдриен, – представилась та с улыбкой. – Позвоните ей? Скажите, что я поднимаюсь.

– Как же, сделаю. – Портье махнул рукой в сторону лифтов, которые, к удивлению посетительницы, с жужжанием отворились, едва она коснулась кнопки вызова. А вот сестрица на звонок в дверь не отреагировала. Гостья снова с силой нажала на кнопку большим пальцем, полагая, что Нико, вероятно, в душе. Отошла от двери, прислушалась – и показалось, что из квартиры доносится приглушенный лай Джека, будто собаку заперли на кухне, – отрывистое «Гав, гав, гав». И опять никакого намека на хозяйку. Эйдриен посмотрела на часы: 20.30.

В каком-то смысле отсутствие Нико скорее радовало, чем огорчало, – уж очень хотелось окунуться в ванну и забраться в постель. Жаль только, зря потратилась на такси. Сестра или забыла об уговоре, или, что более вероятно, просто отбежала за сигаретами и с кем-нибудь заболталась по дороге.

Эйдриен еще раз хорошенько надавила на звонок, чтобы уйти с легкой душой. А направляясь к лифту, она думала о предстоящем утреннем объяснении с сестрой:

«Я приходила, спроси портье!» – «Я всего на минуточку отбежала!» – «Я долго звонила!» – «У меня закончилось масло!» – «Но я не знала, ты даже записки не оставила».

Как бы сильно сестры ни были привязаны друг к другу, им никогда не было комфортно вместе. Эйдриен находилась в постоянном ожидании того, что разговор перейдет в недоброе русло – а это неизбежно случалось на их совместных вечерах. Общение с Никки напоминало езду со спущенным колесом: некоторое время, хоть водитель и нервничает, машина идет вполне сносно, но потом начинает вилять и в конце концов оказывается на обочине. Нельзя сказать, чтобы Эйдриен не сочувствовала сестре. Она бы с радостью утешала Никки, если бы самообман последней принял какую-нибудь другую форму. История о насилии, которому сестра якобы подверглась в детстве, звучала настолько отвратительно и жалко, производила впечатление такого явного бреда, что изображать сочувствие и понимание становилось просто невозможно. А в особенности когда собеседница уверена, что и ты участвовала в немыслимом действе.

«Если бы человек в капюшоне изнасиловал меня в возрасте пяти лет, – рассуждала Эйдриен, – я бы уж точно не забыла». Двери лифта плавно разъехались, несостоявшаяся гостья шагнула внутрь и надавила кнопку первого этажа.

Теперь тему насилия Никки обсуждала лишь со своим психиатром. Дело в том, что подобные разговоры неизменно приводили Эйдриен в крайнее раздражение, что не ускользало от внимания Нико, и она неизменно расстраивалась, считая, что сестренка «подавляет» воспоминания. И хотя для сестры, как утверждала Никки, это очень плохо, для нее самой – ничуть не лучше. Потому что она никак не находила подтверждения тому, что якобы произошло.

«Дай мне шанс», – нередко просила Николь.

Но даже навязчивые идеи, которыми страдала Никки, можно было как-то принять, если бы она больше походила на прежнюю себя.

От той веселой, очаровательной девчушки, ради которой сестренка пошла бы на все, не осталось и следа. Теперешняя Николь – та, что жила в «Уотермилле», чокнулась, и с каждым днем ее состояние только ухудшалось.

«Все из-за Берлина, – думала Эйдриен, – из-за того происшествия».

Одно время – сразу после того, как Николь окончила школу, – между сестрами складывались прекрасные отношения, хотя виделись они нечасто. Без согласия Дека и Марлены Никки села на автобус и отправилась в Нью-Йорк, надеясь стать моделью. Дек предсказывал скорое возвращение беглянки – не позже чем через месяц, – но, к всеобщему удивлению, дела Никки сразу пошли в гору. В девятнадцать лет она подписала контракт с агентством «Марракеш» и снимала пятикомнатную квартиру в Сохо. Девушка посылала младшей сестре открытки из разных экзотических мест вроде Ямайки и каждую неделю звонила. При звуке ее голоса «Привет, Эй!», переходящего в приглушенное хихиканье, в душе все начинало петь.

Тогда Эйдриен казалось, что Никки хорошо устроилась в жизни, и это соответствовало истине. Правда, недолго. Однажды преуспевающая модель возвращалась со съемок на Каймановых островах и во время таможенного досмотра в нью-йоркском аэропорте Кеннеди из ее сумочки выпала пара сигарет с марихуаной. Итог: двести часов общественных работ и расторжение контракта с «Марракеш». Так закончилась беспечная жизнь Николь.

Никки, конечно, могла бы напрячься и как-нибудь выкрутиться из этих неприятностей, но она ударилась в бега и объездила полсвета, заявив, что у нее проснулась «жажда приключений». Она посылала Эйдриен открытки, а когда звонила, та первым делом спрашивала: «Где ты?», чтобы после разговора взять атлас и посмотреть на ту точку земного шара, где находилась ее блудная сестрица. Эйдриен штудировала энциклопедию «Британика», желая узнать все о тех местах, куда занесло сестру, и воображала себе Остин, Ванкувер, Теллурид, Барселону, Амстердам и Берлин.

А потом все прекратилось. Эйдриен училась на втором курсе Делавэрского университета, когда Никки перестала писать и звонить. Дек с Марленой сбились с ног, пытаясь разыскать ее, но все их старания были тщетны. Приемные родители звонили чиновникам и полицейским, помещали объявления в газетах и журналах, наняли частного детектива – все безрезультатно. Потом умерла Марлена. Эйдриен поступила в последипломную школу юридического факультета. Вскоре ушел из жизни Дек. И тогда девушка впервые поняла, что у нее не осталось никого на свете.

Прошло еще два года, и по воле случая сестры вновь встретились. Как-то раз Эйдриен зашла в «Найн-Уэстстор» в Джорджтауне купить пару сабо и уже собиралась выйти из магазина, как вдруг, случайно обернувшись, увидела сестру собственной персоной. Та как ни в чем не бывало стояла в дальней части зала и вертела перед зеркалом ножкой, разглядывая, хорошо ли сидят сандалии. Много лет Эйдриен мечтала об этой встрече, и вот – случилось. Она стояла затаив дыхание, и невозможно описать то, что происходило в ее душе. Главное – ей казалось таким естественным видеть сестру, словно они расстались только вчера. Сколько раз Эйдриен по ошибке заговаривала с посторонними людьми, просто обознавшись. И вот она спокойно стоит рядом с Никки и смотрит на нее. Это мгновение вписалось в ее жизнь так же гармонично, как завершительный аккорд в долгую симфонию.

Эйдриен ни на миг не усомнилась, что перед ней стоит Николь, несмотря на то что со времени их последней встречи прошло почти десять лет. Смущенно, не выпуская из рук сабо, она прошла вдоль прилавков и, остановившись возле сестры, спросила: «Никки?» Та подняла взгляд, на долю секунды нахмурилась, пытаясь вспомнить – и тут же одарила сестренку самой ослепительной на свете улыбкой. Девушки принялись обниматься и плакать от радости, а Никки воскликнула: «Я даже не мечтала!»