К концу рассказа Куки Обнорский смеяться уже не мог, а только подвывал обессиленно. Леха Цыганов тоже ржал как сумасшедший, а вот Илья — обычно смешливый — почему-то лишь улыбался.

Когда Обнорский выскочил в туалет, Новоселов увязался за ним и в сортире, располагавшемся в левом конце террасы, негромко сказал Андрею:

— Я эту байку уже раньше слышал — от других людей и немного в другой интерпретации… Если верить всем, рассказывавшим ее, получается, что в Белом доме вокруг этого приемника чуть ли не весь наш институт сидел…

Обнорский удивленно поднял глаза на Илью, а тот торопливо зашептал:

— Ты с Кукой поосторожнее… Его после выпуска из нашей конторы никто несколько лет не встречал и не видел… Слухи ходили, что он сразу в ВДА попал…[23]Андрей хотел было что-то сказать, но Илья взмахом руки оборвал его.

— Прикинь — он полгода уже в Йемене, живет без жены, но в отдельной квартире. Всем рассказывает, что жена вот-вот приедет… Это притом, что с квартирами полная напряженка, не хватает… И потом — подумай, зачем Грицалюку переводчик, если он сам по-арабски чешет получше нас с тобой, вместе взятых… Я сам однажды слышал случайно…

— И к чему ты это мне говоришь? — спросил начавший трезветь Обнорский.

— К тому! — огрызнулся Новоселов. — Ты что, совсем деревянный? Чтоб ты повнимательнее был, вот к чему… А то есть у нас такие — «свои в доску, носки в полоску», а потом, правда, по-другому выходит — «соски в тиски — снимай носки». Понял?

— Понял, — ответил Андрей. — Спасибо, Илюха.

— Спасибо не булькает, — хмыкнул Новоселов, подходя к двери их комнаты.

Они застали у себя только Кукаринцева, сообщившего, что Цыганов принял посошок и пошел баиньки.

— Мне тоже пора, — сказал Кука, пожимая ребятам руки и направляясь к двери. — Да, я что сказать-то хотел — забыл совсем… Андрей, у тебя ведь завтра в бригаде большое событие — «тропу разведчика» открываете? Мы с шофером к вам заедем посмотреть, так что — готовьтесь принимать гостей. До завтра…

После его ухода ребята несколько минут молчали, — а потом Андрей, задумчиво почесав нос, сформулировал риторический вопрос:

— Интересно, а откуда он про «тропу разведчика» узнал? Семеныч сказал, что ли?…

— В Управлении своем узнал, — ответил Илья и предложил: — Давай перед сном на терраске покурим, а то у нас не продохнуть. Заодно и проветрим…

Облокотившись на перила террасы, ребята закурили, глядя на невероятно яркие звезды в бархатно-черном небе. Докурив свою сигарету до половины, Илья негромко сказал Обнорскому:

— Андрюха, давай теперь так: все серьезные разговоры — только на улице. В комнате — про баб, водку и книжки. Впитал?

— Ты что, думаешь, что Кука… — начал было Обнорский, но Новоселов перебил его:

— Ничего я не думаю… Просто так лучше будет. У меня дружок один был с «курса дураков», так вот он любил приговаривать: «Лучше перебздеть, чем недобздеть».[24]

— А почему в прошедшем времени? Почему был?

— Сбили его в прошлом году в Анголе — он на транспортнике бортпереводчиком летал…

Ребята помолчали, потом Андрей швырнул вниз, на землю, взорвавшуюся оранжевыми искрами сигарету и искоса глянул на Новоселова:

— Илюха, ты ведь меня не знаешь совсем… И я ведь не ваш — я гражданский…

— Какая разница — гражданский, кадровый, вместе живем, вместе едим… А насчет того, что мало знакомы, так я тебя проинтуичил. Вроде не похож ты на суку потную…

Обнорский хмыкнул польщенно и скептически одновременно:

— А если ты все же ошибаешься?

Илья сделал последнюю затяжку, выкинул окурок и насмешливо глянул на Андрея:

— Если ошибаюсь, — значит, ты гениальный актер, а я — мудак и мне не повезло. Хотя ничего такого особенного я ведь тебе и не говорил, правильно? Ладно, пошли спать, поздно уже, тебе завтра вставать сосранья…

«Тропой разведчика» в Седьмой бригаде называли полосу препятствий, которую начали строить в месте новой дислокации бригады еще до прилета Андрея в Аден. В Советской Армии эта полоса вряд ли кого-нибудь могла сильно удивить, но в Йемене ее открытие стало довольно значительным событием в жизни местных вооруженных сил.

«Тропа разведчика» занимала площадь, равную примерно футбольному полю, и состояла из двадцати объектов разной категории сложности — трамплины, горки, лесенки, лабиринты, рвы и стены, имитирующие развалины домов. Собственно говоря, торжественное открытие «тропы разведчика» было несколько преждевременным — полосу оставалось оборудовать огневыми рубежами, чтобы проходящие ее десантники могли вести на ходу огонь по появляющимся с разных сторон мишеням. Тем не менее ждать не стали, поскольку на мероприятие заранее были приглашены большие шишки — начальник генерального штаба Алейла и министр внутренних дел Али Ангар. Генерал Алейла был в Южном Йемене человеком очень авторитетным и влиятельным, пожалуй, реальной власти у него было побольше, чем у министра обороны. Поговаривали даже, что сам лидер оппозиции Абд эль-Фаттах Исмаил — не более чем игрушка, марионетка в руках Алейлы. Министр внутренних дел Али Ангар также принадлежал к клану оппозиции, и то, что на открытие «тропы разведчика» в бригаду спецназа приехали сразу два крупных оппозиционера и ни одного серьезного представителя президента Али Насера, говорило о многом. Это была своего рода демонстрация силы. Комбриг Абду Салих целовался и обнимался с высокими гостями, а замполит майор Мансур выглядел мрачнее тучи — не улыбался, а как-то нехорошо щерился… Разных офицеров понаехало много, прибыл и Грицалюк со своим «подсоветным» — начальником местного ГРУ. Кука держался поодаль от них, и Андрей убедился в справедливости слов Ильи о том, что переводчик полковнику абсолютно не нужен — Грицалюк тараторил по-арабски, как исправный пулемет.

Поначалу открытие «тропы разведчика» шло в лучших советских традициях: длинную и маловразумительную речь о необходимости защиты революции от посягательств империалистов сказал Алейла, его сменил Али Антар, а потом на маленькую импровизированную трибуну забрался Грицалюк. Обнорский слушал его вполуха: думал о своем и мечтал о том, чтобы эта нудная церемония поскорее закончилась — стоять в строю бригады под набиравшим с каждой минутой силу солнцем было утомительно. Между тем Грицалюк перегнулся с трибуны и что-то, улыбаясь, сказал Алейле, начальник генштаба оживился и закивал. Грицалюк выпрямился и закончил свое выступление неожиданно: