— Уф! — вздохнул однажды Сигети, когда она покинула их. — Ты видел?

— Что? — спросил Тесла.

— Ничего удивительного, что она похоронила двоих мужей, — прошептал Сигети. — Она не пережила их, а просто стерла в порошок.

Сердце у него болело по той причине, что он не познакомился с госпожой Варнаи тридцать лет тому назад.

— Мыслящая капуста, задница ты моя! Книжки для детей, ха! Да я готов быть мухой на потолке ее спальни!

Здесь, в Пеште, Антал Сигети впервые заговорил о том, что ему на самом деле нравится. А нравилось ему, когда женщина раздевается и демонстрирует ему все святые места своего тела. Когда она голая ходила по комнате, ему нравилось наблюдать за мощной силой ее бедер, движущей звезды и планеты. Антал любил ходить по борделям, где улыбки излучают хитрость и эротический огонь. Он рассказывал Тесле о внутренней женской слизи и предлагал отвести его в бордель, но Тесла предполагал, что это заведение — круг Дантова «Ада». Антал оставил в комнате друга «Мемуары» Казановы. Никола не продвинулся далее названий глав типа «Восхитительная ночь», «Я влюбился в двух сестер и забыл про Анжелу» или «Капитан оставил нас в Реджо, где я провел ночь с Анриеттой».

— Казанова! — буркнул Тесла и зевнул во весь рот.

Как некогда в Тобельбаде, они с Анталом плавали в термальных источниках. Его водили слушать необычно выглядящих музыкантов. Певица была в два раза выше щурящегося скрипача. Цимбалист ударял по струнам палочками, на концах которых горела пакля. Первые скрипки ломали ногти о струны. Вращались женские юбки, украшенные бисером. Мужчины танцевали со стаканами вина на шляпах. Душа Теслы отзывалась на веселье, но еще больше — на меланхолические песни. «Вторая столица» нравилась ему, особенно потому, что впервые в жизни у него появились деньги. Он не только стал хорошо одеваться, но и одолел немой язык моды. Госпожа Марта помогала ему ненавязчивыми советами. Тесла отблагодарил ее букетом роз; оставшись в одиночестве, она погрузила в цветы лицо.

В Будапеште строили много, одна островерхая башня спешила перерасти другую. А как прекрасны были закаты над Будой! Какие пространства! Розово-фиолетовое небо разламывалось над крышами. Тесла был одним из инженеров, которые строили шестую телефонную станцию в Европе. В воздухе веяли великие времена.

Светлая конкистадорская бородка всегда была в центре событий. Ференц Пушкаш! Пушкаш хлопал Теслу по плечу, как некогда дядя Бранкович. Однако он оказался проще и потому начал звать его сынком.

— Быстрей, сынок, быстрей!

Если бы Теслу попросили найти синоним для слова «гений», он бы точно сказал: «нетерпение». Он жаловался на замедленный мир и наслаждался, заполняя свой день огромным количеством заданий. День был у него по правую руку, но левую — ночь. Он с нетерпением дожидался рассвета, чтобы приступить к делам. Это было так интересно, так БОЛЕЗНЕННО интересно. В работе Тесла растворялся и превращался в слепую силу, напоминающую пожар. Забрало опускалось на его глаза. В заливавшем мозг свете он разглядел еще более светлое окно, а в нем — нечто ранее не существовавшее. Так он сделал свое первое изобретение.

— Что ты сделал? — поинтересовался Сигети.

— Телефонный громкоговоритель! Я увеличил количество магнитов в приемнике телефонного аппарата, — ответил Тесла, — и поменял их местами по отношению к мембране.

— А Пушкашу это понравилось?

Молодой человек просиял:

— Мое изобретение будет использовано в февральской трансляции оперы по телефону!

В Масленицу в Национальном театре давали оперу Эркеля «Янош Гунияди». Весь Будапешт слушал трансляцию из концертного зала «Видаго». Качество трансляции было лучше парижского. В электрическом свете приличные люди выглядели слегка ненормальными.

— Но где же Тесла? — недовольным шепотом спросил Пушкаш Сигети.

Еще вчера Никола с огромным энтузиазмом готовился к трансляции, подгоняя Сигети и повторяя:

— Говорят, труд сделал человека. Так пусть он его и уничтожит!

Никола так ускорял жизнь, что самая тонкая ниточка в его голове лопнула. Похоже, на этой ниточке висела его душа. После этого молодой человек превратился в комок пылающих нервов. Он лежал в квартире госпожи Варнаи, укрывшись за тяжелыми занавесями. Когда ему сообщили об успехе трансляции, у него не хватило сил даже на улыбку.

Сказав это, Он воззвал громким голосом:

Лазарь! иди вон.

Евангелие от Иоанна, 11: 43

Ошибался тот, кто судил об образовании госпожи Варнаи по ее детским книгам. Квартирная хозяйка Теслы могла в оригинале декламировать Верлена. Она спрашивала своего жильца, читал ли он Бодлера, и обнаружила, что он запомнил только одну строку: «О дьявол, сжалься над моей бедой!»

«Цветы зла» появились в один год с Теслой. Уже выросло поколение поэтов, вдохновленное этой книгой. Поэты и художники увлеклись болезненной чувствительностью, культом городов, жизнью с темными кругами под глазами. Европейское искусство превратилось в принцессу на горошине. Госпожа Варнаи знала, что никто из этих людей искусства, поклонявшихся гашишу и зеленому духу абсента, не больший декадент, чем Никола Тесла.

До трансляции оперы Тесла отдыхал по пять часов в день, после же спал всего по два часа. Он просыпался до рассвета и спешил в канцелярию. Он не знал, кого винить в ухудшении здоровья — Будапешт или судьбу. «Этот город раздражает меня», — записал он в дневнике.

— Давай! Быстрей, сынок! — подстегивал Ференц Пушкаш.

Тесла тоже принялся подгонять Пушкаша, сам же ускорялся до невозможности.

А потом что-то лопнуло.

Мир содрогался, и Никола дрожал, но частота их вибраций, вместо того чтобы мирно совпасть, пошла вразнос. На фоне этих колебаний, даже в полной тишине, продолжался разговор, слышный только больному. Никола разлагал эту галлюцинацию на составные части. И далекое, и близкое бормотание мира походило на неотчетливую речь. На фоне звуков текли медленные, ра-а-а-стя-а-а-нутые слова. Была то речь Бога или же какого-то чудовища, спрятавшегося среди вещей?

Свисток паровоза загородной линии расшатал стул, на котором он сидел. В третьей комнате часы стучали, как молот по наковальне. Тесла слышал топот муравьев по полу. Когда на стол садилась муха, у него под сводом черепа вспыхивала молния. Благодаря щекотке во лбу он в темноте различал предметы на расстоянии в несколько метров.

— Ты — летучая мышь, — уверенно заявил Сигети.

Вибрация будапештского городского транспорта, прошедшая сквозь скелет здания, сквозь кровать и стул, сотрясала все тело «летучей мыши». Солнечные лучи пробились сквозь листья комнатных растений и ослепили его. Он был благодарен тяжелым занавесям квартиры госпожи Варнаи. Он подложил резиновые коврики под ножки кровати. Ему хотелось лечь где-нибудь восьмью этажами ниже. Настолько он устал.