Почему это так тяжело? Всех своих прочих учеников он сам готов был выгнать из дома еще до того, как они собрались уходить. Почему же теперь все по-другому?

Камала, допив чай, встряхнула чашку и стала смотреть, как легли чаинки на дне. Гадает, точно простая ведьма. Итанус со своего места увидел в чашке ровный круг. Колесо судьбы. Время идет. Все меняется. Всему свое время.

– Сила полыхает во мне, как огонь, – сказала она. – Ночами мне порой кажется, что она сожжет меня, если не найдет выхода.

– Ты знаешь, чем это грозит. Она кивнула.

– Если не будешь повелевать душевным огнем, станешь его рабом.

Солнце понемногу закатывалось. Случайный луч, проникший в окно, зажег волосы Камалы и пропал. Эфемерная, слишком буйная, чтобы назвать ее ангельской, слишком совершенная, чтобы назвать как-то еще.

– Ты дитя городских улиц, – заговорил он, – дитя озлобленных толп, повседневного насилия, горючих слез, ропота доведенных до отчаяния людей. Ты ушла от них, чтобы приобрести власть и жить, когда они все умрут. Теперь ты ее получила… и вполне понятно, что ты хочешь вернуться. Испытать себя.

Она снова кивнула.

– Боюсь, что очень мало дал тебе в этом отношении. – Он отставил чашку. Чаинки лежали на дне невыразительной грудой. – Возможно, тебе следовало поискать учителя получше, чем старый отшельник.

Она опустилась перед ним на колени, взяла его руки в свои, теплые и нежные. Тонкие длинные пальцы обросли мозолями от работы, которую она из гордости продолжала выполнять. Теперь она может избавиться от этих мозолей в любой миг.

– Вы дали мне жизнь, и Силу, и жадность познать все, что только есть на свете. Чего еще я могла бы ждать от учителя?

– Я не подготовил тебя для мира.

– Спросите лучше, готов ли мир для встречи со мной.

Он улыбнулся помимо воли:

– Магистры не будут рады тебе.

В ее глазах играли озорные чертики.

– Мне уже доводилось втираться к мужчинам, которые не выражали радости при виде меня. Ведь так?

Он со вздохом сжал ее пальцы.

– Ты их недооцениваешь, Камала. Мужчины, живущие в мирке, где женщинам места нет, не потерпят вторжения. Не говоря уж о том, что самое твое существование опровергает то, чему их учили… а гордецы не любят, когда их уличают в ошибках.

Глаза Камалы сверкнули вызовом.

– Вы предлагаете мне скрываться от них?

– Тебе? Где уж там. – Уголки его губ приподнялись в улыбке. – Просто… будь осторожна. Веди себя скромно. Ты ведь способна на это, не так ли? Притворись ведьмой – хотя бы на время, пока не освоишься. Не давай им понять, что в мир пришло нечто новое, пока не будешь готова объявить об этом на своих условиях. – Она молчала, и он спросил: – Обещаешь?

– Насколько судьба позволит.

– Они подвергнут тебя испытаниям, как только узнают. Попытаются тебя провалить. Пустят кровь из твоей души. – Итанус теперь смотрел ей прямо в глаза. – Им очень нужно, чтобы ты провалилась, пойми это. Твое существование оскорбляет известный им порядок вещей. Признав тебя магистром, они не смогут больше покушаться на твою жизнь – это против правил, но все остальное считается у них честной игрой. Если же они найдут доказательства того, что ты не настоящий магистр, а самозванка, ведьма с манией величия и парой трюков в запасе… тогда они станут травить тебя всерьез, чисто для забавы.

Алмазные глаза Камалы сузились, голос стал серьезным.

– Учитель… Меня продавали на улице, когда еще не все мои молочные зубы выпали, и я это пережила. Я потеряла мать, умершую от заразной болезни, потеряла дом, но и это пережила. Я прошла через такое, о чем и говорить не хочу, испытала на себе самые низменные человеческие пороки и выжила. – Мозолистый палец погладил щеку Итануса, губы дрогнули в улыбке. – Отчего же вы думаете, что я не справлюсь с шайкой магистров? То ли я стану для них забавой, то ли они для меня.

Он еще крепче сжал ее руку. В ее глазах таилось что-то неуловимое, приковывающее к себе взгляд. На миг – всего на миг – он увидел перед собой женщину, и все преграды, поставленные им между собой, учителем, и ею, ученицей, рухнули. Он остро, как никогда прежде, ощутил тепло ее руки, легкий запах сосны от ее пальцев, ее дыхание – а в ее глазах читался вопрос, невысказанный, но от того не менее настоятельный.

Нет, не вопрос. Призыв.

«Запомни меня такой, какой я была для тебя, – говорили эти глаза. – И не только такой».

Медленно, осторожно он отпустил ее руку. Его ладонь увлажнилась от ее пота. Он подавил желание поднести ее к лицу, втянуть в себя запах. Ему казалось, что присутствие Камалы уже понемногу выветривается из дома, и его одолевала нужда окунуться в этот запах, чтобы никогда ее не забыть.

Но мгновение прошло, как всегда проходят такие мгновения, и он тряхнул головой, дав ответ и ей, и себе.

– Ты была самой одаренной и самой трудной из моих учеников. Такой я и буду тебя вспоминать.

– Это не в традициях магистров, – тихо заметила она.

– Нет, – согласился он и снял с пальца тонкое серебряное кольцо, подаренное ему много лет назад, – одно из немногих украшений, которые он сохранил после отъезда из Ульрана. Итанус вложил кольцо в руку Камалы и согнул ее пальцы. – Оно позволит тебе поговорить со мной, когда будет нужда, и даже перенестись ко мне, не выжимая атру из целой толпы.

– Разве мы с вами не соперники? Не противники? – Он не знал, чему верить – задорным глазам или голосу с нотками неуверенности. – Разве не так заведено у магистров?

– Так, – признал он. – И смертным жилось бы куда лучше, будь оно по-другому. – Он встал, и встряхнул обе чашки – посмотреть, не покажут ли чаинки еще чего-нибудь напоследок. – Но поскольку мой образ жизни и самое твое существование уже делают нас исключением, нарушение еще пары правил ничего не изменит. А хоть бы и изменило, – он вскинул бровь, – тебе-то какая печаль?

Она усмехнулась в ответ, и краденый жар ее души опахнул его.

«Да, – подумал он с болью в сердце, – пора тебе уходить. Такой огонь способен спалить любой дом, в котором его развели… И да помогут боги магистрам, если они сделают тебя своим врагом».

Настала полночь.

Ветер улегся, во дворах замка еще стояла накопленная за день жара. Часовые сменились под обвисшими знаменами, перекинувшись парой слов.

На самом верху – там, где позволялось бывать только королевской семье, – возникла чья-то фигура. Часовые не заметили ее, поскольку вверх не смотрели – в их обязанности входило следить за тем, чтобы враг не проник во дворец снизу. Враг, впрочем, едва ли мог преодолеть высокие крепостные стены, и капитан ночной стражи вздыхал, предчувствуя, как снова будет гонять из темных закоулков влюбленные парочки.