на наш огонь не ответили. К нашему удивлению, на фок-мачте головного крейсера "Ивате" мы увидели большой русский коммерческий флаг, и, только разглядев вымпел переговоров по международному своду, поняли, что сигнал относится к нам».

На фалах головного «Ивате», идущего под флагом контр-адмирала Самимуры, взвился сигнал. Сигнальщики, лихорадочно листая международный свод сигналов, быстро отыскали нужное сочетание.

– Быстрее, быстрее, – торопил их командир. И обернулся к старшему артиллеристу. – Вы готовы к открытию огня?

– Готов, Владимир Николаевич! – отозвался тот весело.

Штурман Максимов тем временем, забрав у сигнальщиков книгу, читал флажный семафор:

– Советую сдать корабль…

– Хватит! – резко оборвал его Миклуха-Маклай. – Остальное нам знать не надо! Открыть огонь!

Полный же текст семафора выглядел так: «Советую сдать корабль. Ваш флагман уже сдался».

Из воспоминаний капитана 2 ранга А. Транзе: «Когда доложили командиру разобранную часть сигнала: "Советую вам сдать ваш корабли…" и увидели, что есть еще и продолжение сигнала, командир сказал: "Ну, а продолжение сигнала нам знать и не надо" и приказал не подымать "до места" ответное "Ясно вижу", чтобы, продолжая сближаться, крейсеры подошли еще ближе. Когда же дистанция уменьшилась до возможной действенности нашего огня, командир приказал поднять ответ до места, а со спуском его снова открыть огонь.

Ударили пушки «Ушакова». Бой начался. Не ожидавшие столь решительного отпора после сдачи небогатовского отряда, японцы долго не могли пристреляться. Умело маневрируя, командир все время сбивал им наводку.

Вот получил подряд несколько попаданий и отвернул в сторону на некоторое время «Ивате». Вот завилял на курсе, объятый пожаром «Якумо». Русские пушки били безостановочно. Точность их огня была поразительна, и это при их-то низком качестве! Долгие месяцы напряженной учебы и тренировок не прошли даром.

Из воспоминаний капитана 1 ранга А. Гезехезуса: «Взоры всех были напряженно направлены на эти суда. Кто-то крикнул: "Да это наши крейсеры!" Крик ошеломляюще подействовал на всех. Многие бурно стали выражать свой восторг. Но это продолжалось недолго. Вскоре стало ясно, что это неприятельские крейсеры. Восторг сразу исчез, лица стали сосредоточенными, и взоры всех обратились на своего командира. Командир спокойно, без признаков малейшего волнения, рассматривал в бинокль приближающиеся суда. На переднем крейсере взвился большой сигнал. "Ответ до половины, разбирайте сигнал", – приказал командир. По боевой тревоге все разошлись по своим местам. Перед этим командир приказал всем нам озаботиться, чтобы у всех людей были приготовлены спасательные средства. По приходе в башню я сейчас же приказал расшнуровать койки и по числу прислуги башни взять на каждого по пробковому матрацу. Минному офицеру лейтенанту Жданову командир приказал заложить подрывные патроны на случай взрыва броненосца, что и было им исполнено. Под циркуляционные помпы были заложены патроны. Все эти распоряжения ясно показывали, что командиром заранее было принято совершенно определенное решение. Никакого другого выхода из положения он, вероятно, не видел.

В это время суда, оказавшиеся броненосными крейсерами 1-го класса "Якумо" и "Ивате", быстро приближались. Расстояние около 50 кабельтовых, когда удалось разобрать первую половину сигнала, поднятого по международному своду. "Предлагаю вам сдать ваш корабль…" – разобрал старший штурман лейтенант Максимов и доложил командиру. Ни минуты не задумываясь, резко приказал командир: "Дальше разбирать не надо, долой ответ, открыть огонь!" Не ожидавшие такого отпора японцы неосторожно приблизились и поплатились за это, получив залп 10-дюймовой башни в борт. Это наше первое попадание показывали нам японские офицеры на крейсере "Якумо". Снаряд ударил в борт крейсера впереди кормового левого трапа, сделав в борту отверстие по своему калибру, и затем разорвался внутри на семь кусков, не причинив судну серьезного повреждения, но убив два-три десятка японцев.

Быстро слетел сигнал, крейсеры повернули и еще быстрее стали удаляться от маленького дерзкого противника, предпочитая иметь с ним дело на безопасном для себя расстоянии, несмотря на огромное преимущество в артиллерийском вооружении, скорости хода и моральной поддержке в виде большого количества дымов на горизонте. Во всякий момент они могли получить оттуда действенную помощь. Наш же маленький броненосец был совершенно одинок и мог рассчитывать только на свои четыре 10-дюймовые орудия и 8-узловый ход. Надо еще к тому добавить, что у наших 10" гидравлических установок предельный угол возвышения был 18, что соответствовало дальности полета 53 кабельтовых; японцы же свободно стреляли с 70 кабельтовых. Но не таков был капитан 1 ранга Миклуха, чтобы эти обстоятельства могли поколебать его понятия о своем долге и чести Андреевского флага. Он все время старался сблизиться с противником и ни на секунду не прекращал боя.

Колоссальная разница в ходе, конечно, давала полную возможность японцам легко парализовать эти намерения командира. Они свободно удерживали расстояние 70 кабельтовых и действовали своими орудиями, как на учении, без малейшего для себя риска. Наши снаряды давали большие недолеты. Между тем японцы быстро пристрелялись, у них начались сплошные попадания. В 120-миллиметровой батарейной палубе начался пожар. Загорелось несколько приготовленных беседок с 120-миллиметровыми патронами, появились подводные пробоины».

Получив сдачи, крейсера отскочили в сторону и некоторое время крутились вдалеке, не зная, что предпринять. Затем Самимура изменил тактику. Оба крейсера отошли на предельную дистанцию стрельбы своих орудий и начали безнаказанно расстреливать русский броненосец. Наши орудия давали теперь лишь одни недолеты. Положение «Ушакова» сразу же стало безнадежным. Ни скорость хода, ни дальность стрельбы его орудий не оставляли теперь ни одного шанса на успех. Броненосец то и дело дергался, как в судороге, при попадании неприятельских снарядов. Загорелась обшивка корпуса и матросские рундучки на жилой палубе…

– Обе вперед полный! – скомандовал Миклуха.

Подобного история морских сражений еще не знала! Избиваемый, обреченный на гибель корабль шел в свою последнюю атаку. Вид его был ужасен: из рваных дыр борта вырывались фонтаны огня, на палубе гулял пожар, рушились мачты и шлюпбалки. И враг побежал.

– Ага, не нравится, желтопузый, получи еще в разлуку! – кричали в азарте артиллеристы, отскакивая от стреляющего орудия.

Японцы, не подпуская к себе русский броненосец, снова отбежали в сторону от него и продолжали обстрел.

От попадания осколка полетел механизм гидравлической горизонтальной наводки носовой башни.

– Что делать? – в запале кричал командир башни лейтенант Тыртов (сын бывшего морского министра России).

– Вращайте вручную! – крикнули ему с мостика.

Вращая башню, артиллеристы вели огонь по неприятелю.

Из воспоминаний бывшего офицера «Ушакова» А.А. Транзе: «Несколько раз был он (Андреевский флаг – В. Ш.) сбит во время боя, но стоявший под флагом часовой строевой квартирмейстер… Прокопович каждый раз вновь поднимал сбитый флаг. Когда разрешено было спасаться, старший артиллерийский офицер Николай Николаевич Дмитриев в мегафон крикнул с мостика Прокоповичу, что он может покинуть свой пост, не ожидая караульного начальника или разводящего, но Прокопович, стоя на спардеке вблизи кормовой башни, вероятно, оглох за два дня боя от гула выстрелов и не слыхал отданного