Прием частичного совмещения изображений животных очень редко встречается в скифском искусстве. Он известен по костяным пластинкам из села Жаботин в Среднем Поднепровье и тоже в гравировке, частично повторенной контуром предмета. Но жаботинские изображения датируются ранним VI веком, тогда как ульские псалии — едва ли раньше V века до н.э.

Из того же Ульского кургана № 2 (1909 год) происходят золотые бляшки в виде барана и птицы, сходные с найденными в кургане той же группы № 1 (1909 год). Они представляют собой лежащих оленей и идущую пантеру в форме обычной скифской стилизации и свидетельствуют, что, хотя эти бляшки и сочетаются с сильно стилизованными, уплощенными изображениями, курганы, в которых они найдены, не могут относиться к слишком позднему времени, для которого схематизм и уплощенность становятся характерными признаками. В кургане №1(1909 год) также было найдено бронзовое навершие с сильно схематизированной уплощенной головкой грифона, помещенной на этот раз не непосредственно на втулке, а на конусовидном полом бубенце с шариками внутри.

Трудно решить, в каком отношении друг к другу находятся два типа богатых погребений Прикубанья, представленные Келермесскими и Ульскими курганами, — являются ли они этнографическими особенностями различных групп населения или вариантами, бытовавшими в одной и той же среде. Можно только утверждать, что тот и другой принадлежали правящей знати, образовавшейся если и не из киммерийцев, то под их сильным влиянием и по их образцу. Возможно также, что в этих различных формах устройства погребений отражаются два бытовых уклада, существовавших в Прикубанье, — один, связанный с прочной оседлостью и соответствующим ей домостроительством, а другой — с подвижным кочевым образом жизни. Вместе с тем трудно допустить, что у киммерийцев, долго проживших в окружении азиатских народов с относительно высокой культурой, мог существовать столь варварский погребальный обряд, какой представлен в большом Ульском кургане 1898 года с его массовыми погребениями лошадей. Обычно в могилу с умершим шли вещи, бывшие его личной собственностью, причем состав их все больше и больше ограничивался, особенно в части средств производства, считавшихся, как правило, не личным, а общинным или семейным достоянием. В Ульском кургане с его табунами убитых при погребении лошадей выступает другое отношение к собственности, характерное для переходного периода, когда в связи с увеличением богатства и накоплением имущества, находящегося в распоряжении отдельных лиц, граница между личной и семейной собственностью еще не установилась и «право мертвой руки» простирается на все, чем покойник владел при жизни. Впрочем, в данном случае могли действовать и другие соображения, связанные со стремлением особенно возвеличить и почтить могущественного вождя.

Вернувшимся в Северное Причерноморье скифам далеко не сразу удалось там утвердиться и занять то господствующее положение, в каком их застал Геродот в третьей четверти V века до н.э. Не следует забывать, что они явились не обремененными добычей победителями, а разгромленными беглецами, сумевшими унести с собой лишь небольшую часть своего имущества. Да и число их не могло быть значительным, так как многие погибли в войнах, а часть успела влиться в среду местного азиатского населения. Первой задачей вернувшихся на землю своих предков скифов было овладение необходимыми средствами существования — скотом и территорией для кочевания. Они как ушли, так и вернулись скотоводами-кочевниками и, естественно, были заинтересованы в территории, наиболее благоприятной для развития своего хозяйства, какой было степное Поднепровье, в частности низовье Днепра с его угодьями, пригодными для зимнего содержания животных на подножном корму.

Появившиеся вместе с этими скифами богатые погребения с вещами азиатского происхождения сложностью своего устройства и ценностью инвентаря далеко уступают могилам киммерийских царей Прикубанья. Собственно говоря, известно всего два погребения, принадлежавших скифским царям, относящихся ко времени, немедленно следующему за возвращением скифов из Азии. Это так называемый Мельгуновский клад — комплекс вещей, случайно обнаруженных в Литом кургане близ Кировограда, и жалкие остатки погребения у слободы Криворожье на реке Калитве в бассейне Северского Донца. Подробности устройства того и другого точно не установлены. Вещи Мельгуновского клада, хотя и победнее и выполнены из золота с большой добавкой серебра, близко сходны с келермесскими, может быть, даже изготовлены в одной мастерской. Меч в ножнах, обложенный в данном случае скорее электром, чем золотом, представляет такое же сочетание восточного и скифского стиля и близко сходные сюжеты изображений. На перекрестье меча вместо гениев по сторонам священного дерева — две геральдические фигурки лежащих козлов с повернутой назад головой, но на верхнем конце ножен такая же, как в Келермесе, композиция с гениями по сторонам стилизованного дерева. Вдоль ножен фигуры фантастических животных (на этот раз все они с человеческими руками), держащих лук со стрелой. На наконечнике ножен — геральдические скорченные фигуры львов. Лопасть для подвешивания также обведена стилизованными головками птиц и украшена фигурой оленя в скифском стиле. Греко-ионийской по сюжетам изображений и стилю является золотая лента с фигурами обезьяны и двух видов птиц. Типично скифскими чертами отличаются семнадцать золотых блях в виде птицы с раскрытыми заостренными крыльями, вероятно, составлявших украшения пояса. Здесь так же, как в Келермесских курганах, имеется золотая диадема из трех рядов цепочек, пропущенных сквозь девять розеток, с гроздьями подвесок на цепочках по концам, бронзовая застежка (костылек) с головками львов на концах, серебряные с позолотой части трона и сорок бронзовых наконечников стрел листовидной и трехгранной формы с втулками, некоторые с шипами. Ничего относящегося к конскому снаряжению в составе клада нет.

В Криворожском погребении найдены золотой обруч неизвестного назначения, который А.П. Манцевич без достаточных к тому оснований считает венцом для украшения колоколовидного шлема, серебряная головка быка, по определению Н.Д. Флиттнер и Т.Н. Книпович, вавилонского происхождения, вероятно, относящаяся к украшениям трона (табурета), и греческий сосуд с горлом в виде головы барана. Н.А. Сидорова датирует сосуды этого типа второй или третьей четвертью VI века до н.э.

Горло другого фигурного сосуда в форме головы быка было найдено в кургане близ хутора Большого на реке Цуцкан, притоке реки Чир (Хоперского округа). К сожалению, обстоятельства, при которых была сделана эта находка, и то, сопровождалась ли она какими-либо другими вещами, осталось неизвестным. Этот сосуд Н.А. Сидорова относит к середине VII века, а Дж. Бодмэн — к последней трети этого века (630–600 годы). Находка эта важна как указание на то, что криворожское погребение было не единственным в этой части степи. Ни путем обмена, ни в качестве даров от греческих мореплавателей оба эти сосуда в Донскую степь попасть не могли. Скорее всего они принесены скифами, по пути из Азии оказавшимися за Северским Донцом и уже оттуда двинувшимися на запад к Днепру.

По сведениям Г.Ф. Миллера, при раскопках Литого кургана в 1763 году сбоку насыпи в верхней ее части было найдено сооружение из каменных плит, видимо, типа ящика, в котором и помещались составившие клад вещи. Ниже насыпь состояла из перегорелой земли, смешанной с углями, перегоревшими костями и остатками расплавленного металла. Криворожская находка, по донесению сотника Черноярова, была сделана при раскопке небольшого кургана высотой всего в 0,35 метра и диаметром в 3,25 метра, под насыпью которого встретились мелкие обломки костей, дубовые угли и мелкие части «перегоревшего вещества ярко-зеленого цвета», то есть окиси бронзы. В обоих курганах сходная картина — погребения посредством трупосожжения с подхоронением вещей, уцелевших от огня. Оба погребения найдены далеко одно от другого: одно в междуречье верховий Ингула и Ингульца, а другое на одном из левых притоков нижнего течения Северского Донца, оба в пограничье степи с лесостепной полосой и оба, вероятно, оставлены скифами, еще не обосновавшимися на определенном месте и обеспечивавшими свое существование за счет населения лесостепной полосы.