Спрятавшись там, он ожидал, пока выйдут его двоюродные братья и сестра в сопровождении Гиамоны.

— Почему вы теперь не любите меня? — бормотал он. — Я ведь ни в чем не виноват.

Его двоюродные братья, казалось, были в хорошем настроении. Смерть Гиамона отдалялась временем, и только лицо их матери иногда болезненно искажалось от нахлынувших воспоминаний. Жозеп и Женйс делали вид, что дерутся, а Маргарида смотрела на них, сидя рядом с матерью, которая от нее почти не отходила. Арнау, спрятавшись на дереве, грустил, вспоминая, как они дружно играли раньше.

Утро за утром Арнау взбирался на это дерево.

— А тебя уже не любят? — услышал он однажды вопрос.

От неожиданности мальчик на миг потерял равновесие и чуть не упал с высоты. Арнау огляделся в поисках говорившего, но так и не увидел его.

— Я здесь, — снова раздался голос.

Арнау посмотрел внутрь кроны, откуда исходил голос, но никого не обнаружил. Наконец он заметил, как зашевелились ветви, между которыми ему удалось различить фигуру мальчика, который махал ему рукой. С серьезным видом на лице малыш сидел верхом на одном из сучьев.

— Что ты делаешь… на моем дереве? — сухо спросил его Арнау.

Мальчик, грязный и исхудавший, не смутился.

— То же, что и ты, — коротко ответил он ему. — Смотрю.

— Ты не имеешь права смотреть, — заявил Арнау.

— Почему? Я уже давно это делаю. Я тебя и раньше видел. — Грязнуля немного помолчал. — Тебя уже не любят? Поэтому ты плачешь?

Арнау почувствовал, как по щеке покатилась слеза, и рассердился: этот оборванец подсматривал за ним!

— Сейчас же спускайся, — приказал он, когда уже сам был на земле.

Мальчик проворно слез с дерева и стал перед ним. Арнау был на голову выше его, но мальчуган не выглядел испуганным.

— Ты за мной подглядывал! — обвинил его Арнау.

— Ты тоже подглядывал, — защищался малыш.

— Да, но они — мои двоюродные братья, и я имею право это делать.

— Тогда почему ты не играешь с ними, как раньше?

Арнау больше не мог сдерживаться и громко всхлипнул. Когда он собрался ответить на вопрос, у него задрожал голос.

— Не переживай, — сказал малыш, пытаясь успокоить его, — я тоже часто плачу.

— А ты чего плачешь? — спросил Арнау, вытирая слезы.

— Не знаю… Иногда я плачу, когда думаю о маме.

— У тебя есть мама?

— Да, но…

— А что же ты здесь делаешь, если у тебя есть мама? Почему ты не играешь с ней?

— Я не могу быть с ней.

— Почему? Она разве не у тебя дома?

— Нет… — смутившись, ответил мальчик и добавил: — Конечно, дома.

— Тогда почему ты не с ней?

Мальчик провел рукой по грязному лицу и не ответил.

— Она больна? — продолжал расспрашивать Арнау.

Незнакомец отрицательно покачал головой и ответил:

— Здорова…

— Тогда что с ней? — настаивал Арнау.

Мальчик безутешно посмотрел на него. Покусывая нижнюю губу, он наконец решился.

— Пойдем, — сказал он, схватившись за рукав рубашки Арнау. — Иди за мной.

Малыш быстро вышел за ворота и побежал с удивительной для его росточка скоростью. Арнау следовал за ним, стараясь не терять из виду, что было просто, когда они бежали через квартал гончаров, с его открытыми и просторными улицами. Но вскоре бежать стало труднее: они оказались в центре Барселоны, где узкие городские улочки, полные людей и лотков с товарами ремесленников, превращались в настоящие ловушки, из которых почти невозможно было выбраться.

Арнау не знал, где он находится, но бежал без всякой предосторожности; в тот момент его единственной целью было не потерять из виду маленькую фигурку нового товарища, который ловко пробирался между прохожими и прилавками торговцев, вызывая возмущение и тех, и других. Менее проворный Арнау, не успевая увернуться от проходящих мимо людей, принимал на себя все последствия раздражения, вызванного мальчиком, и выслушивал ругательства в свой адрес. Кто-то собирался дать ему затрещину, кто-то попытался схватить его за рубашку, но Арнау удалось ускользнуть от них, хотя из-за этого он упустил из виду своего проводника и внезапно очутился недалеко от большой площади, заполненной людьми.

Арнау знал эту площадь. Однажды он был здесь с отцом.

— Это площадь Блат, — сказал ему отец, — центр Барселоны. Видишь этот камень посередине площади? — Арнау проследил за рукой отца. — Этот камень означает, что отсюда город начинает делиться на кварталы: Морской, Фраменорс, Пи, Салатный, или Святого Петра.

Он добрался до площади по улице торговцев шелком и остановился перед порталом замка викария. Арнау попытался разглядеть в толпе своего нового приятеля, но люди, заполонившие площадь, мешали ему. С одной стороны портала находилась главная бойня города, а с другой — несколько прилавков, на которых продавали выпеченный хлеб. Арнау решил поискать малыша между каменными столами, расположенными с обеих сторон площади.

Всюду суетились горожане.

— Это рынок пшеницы, — объяснил ему Бернат. — Вон на тех прилавках продают пшеницу городские перекупщики и лавочники, а напротив, на других прилавках, зерном торгуют крестьяне, которые приезжают в город, чтобы продать собранный урожай.

Арнау не мог найти грязнулю, который привел его сюда. Его не было среди людей, которые торговались, покупая пшеницу.

Пока Арнау стоял перед главным порталом, пытаясь разыскать мальчика, его оттолкнули люди, которые пытались заехать на площадь. Он попробовал увернуться от них, вплотную прижавшись к прилавкам торговцев хлебом, но, как только его спина коснулась прилавка, ему сразу же отпустили подзатыльник.

— Пошел отсюда, молокосос! — крикнул торговец.

Арнау снова оказался в толпе, в окружении кричащих людей, которые несли на плечах мешки с зерном, не замечая ничего вокруг. Мальчик не знал, куда пойти, и, толкаемый со всех сторон, растерялся.

У Арнау уже начала кружиться голова, когда из ниоткуда перед ним вновь появилась озорная грязная мордашка мальчугана, за которым он гнался через всю Барселону.

— Чего ты здесь стоишь? — спросил малыш, повышая голос, чтобы Арнау услышал его.

Арнау ничего не ответил. На этот раз он крепко схватил нового знакомого за рубашку, и они вместе прошли через всю площадь до улицы Бокериа. Затем мальчики очутились в квартале котельщиков, в маленьких улочках которого стоял стук молотков по меди и железу. Теперь они не бежали; Арнау, едва дыша, вцепился в рукав мальца и заставил своего беззаботного и нетерпеливого проводника замедлить шаг.

— Вот мой дом, — сказал наконец малыш, махнув рукой в сторону приземистого одноэтажного строения. Перед дверью стоял стол, заставленный медными котлами всевозможных размеров; за столом работал крупный мужчина, даже не посмотревший на них. — Это был мой отец, — добавил он, когда они прошли вдоль фасада дома.