Тут обе невольно кинули взгляд на стену в коридоре, где висел портрет Джорджа. Хейзел понимала, что Йона сказала так из вежливости. Пусть Хейзел и была довольно хорошенькой, но именно потрясающую внешность Джорджа все замечали с самого детства.

– Самое важное, – заметила Хейзел, – что он был ненамного выше меня.

С помощью Йоны Хейзел вскоре надела одну из муслиновых рубашек Джорджа, а также жилет, камзол и брюки.

– Очень симпатичные бриджи. Хотя, наверное, и немного вышедшие из моды, – сказала Йона, держа в руках короткие, по колено, штаны, которые нашла, когда они исследовали гардероб Джорджа. – Полагаю, пару лет назад это был последний писк моды.

– Нет, – отказалась Хейзел. – Только брюки. С подтяжками. Я изображаю студента-медика, а не денди.

Когда их поиски были закончены и с верхней полки сняли и отряхнули от пыли шляпу, Хейзел Синнетт вполне могла сойти за джентльмена.

– Боюсь, эти сапоги вам будут слишком велики, – сказала Йона, доставая пару ботфорт из отличной черной кожи, которые должны были достигать середины икры, но Хейзел доходили до колен.

– Неважно, – ответила Хейзел. – Затолкаем внутрь носки. Где-то должен быть плащ, даже один из отцовских…

– Шейный платок? – спросила Йона.

– Нет, я изображаю Джорджа, а не Красавчика Браммелла[5].

У Йоны глаза на лоб полезли.

– Вы не можете им сказать, что вы – Джордж. Они, наверняка, знают, что Джордж ум…

– Уверяю тебя, они знают о Джордже Синнетте не больше, чем об Адаме. Но, полагаю, ты права и стоит использовать вымышленное имя. Как насчет Джорджа… Хейзелтона?

Йона промокнула глаза и несмело улыбнулась.

– Думаю, это вам отлично подойдет, мистер Джордж Хейзелтон.

– К тому же, – добавила Хейзел, – если я заплачу за весь семестр вперед, сомневаюсь, что они станут возражать, даже если я представлюсь Мэри Уолстонкрафт[6].

Стены класса были обшиты черным шлифованным деревом. Воздух здесь пах опилками и жидкостью для бальзамирования. Книжные полки закрывали всю заднюю стену от пола до потолка. Хейзел попыталась хоть одним глазком взглянуть на их содержимое, прежде чем занять свое место, – она узнала целый ряд разных изданий «Трактата доктора Бичема», каждое из которых было толще предыдущего, но, помимо этого, там имелись и книги на французском, немецком и итальянском. А некоторые названия были написаны на языках, которые Хейзел даже не узнала. Одна книга была обтянута коричневой кожей, которая, как с дрожью поняла Хейзел, вполне могла быть человеческой.

Вдоль стен класса стояли банки с образцами, которые уже успели привлечь внимание других парней, собирающихся обучаться у доктора Бичема: тела животных и человеческие органы, залитые мутной желтоватой жидкостью, целый набор челюстей с оскаленными зубами. Хейзел заметила банку с двумя крохотными человеческими зародышами, не больше ее ладошки, сросшимися головами. Здесь были ампутированные руки и ноги, а также целый ряд мутно-серых мозгов, размером от грецкого ореха до разбухшего грейпфрута. А еще на высокой полке наверху стены мрачной галереей расположились черепа, не меньше дюжины, в основном с необычными деформациями, все в различной степени сохранности.

Над ними свисал с потолка скелет громадного морского существа в идеальной сохранности, собранный с анатомической точностью. Казалось, обитатель глубин все еще плывет в невидимом течении. Хейзел так потрясла необычная обстановка класса, что она не замечала доктора Бичема, стоявшего на кафедре, до тех пор, пока тот не прокашлялся негромко, разминая пальцы в поскрипывающих перчатках из черной кожи.

Другие студенты оказались так же застигнуты врасплох, как и Хейзел – все немедленно расселись по своим местам.

Доктор Бичем стоял там, пока в классе не стало тихо, медленно переводя взгляд с одного студента на другого. Когда взгляд Бичема остановился на Хейзел, она почувствовала, как внезапно зачесалась под шляпой голова. Шпильки, которыми они с Йоной закрепили ее волосы, оказались неожиданно острыми. Прежде чем примерить на себя одежду Джорджа, Хейзел воображала, что в ней будет свободнее, чем в ее собственном корсете, турнюре и юбках. Но теперь, сидя в мужских штанах не по размеру и в рубашке с воротником под подбородок, чувствуя, как промокает от пота плотная ткань под мышками, она определенно ощущала жуткий дискомфорт.

Взгляд Бичема опустился на парту Хейзел, к ее потрепанному экземпляру «Трактата Бичема», с разваливающимся переплетом и обложкой в коричневых пятнах. Он неодобрительно покачал головой, оценив внешний вид книги, но затем милосердно перевел взгляд на следующего студента, парня, которому вряд ли было больше пятнадцати, потому что тот пока не смог отрастить даже маленьких бачков.

– Добро пожаловать, – наконец произнес доктор Бичем. – Прежде чем мы в самом деле начнем, должен сделать небольшое замечание, основанное на личных наблюдениях. Есть многие – возможно, не в этом конкретном классе, но в разных гостиных Лондона, Эдинбурга и Парижа, – кто полагает, что своей высокой должностью в университете и Анатомическом обществе я обязан своему деду. Смею вас заверить, я ничем не обязан кумовству.

Бичем замолк, ожидая желающих бросить ему вызов.

Желающих не было. Да и кто бы осмелился? Определенно, решила Хейзел, ни один из тех, кто видел его демонстрацию в анатомическом театре, кто оценил скорость его скальпеля и использование этого… эфириума. Самый старший Бичем скончался бы от восторга, увидев, насколько успела развиться хирургия с тех пор, как он умер.

Невероятно прямо держа спину, доктор Бичем продолжил вступительную речь. Он говорил и в то же время поправлял швы на своих черных кожаных перчатках.