А потому он отправился к вышеуказанному и нашел его в постели. Уффи постанывал, вперив взгляд в потолок.

– Наше вам, – сказал Мервин. – Что-то у тебя зеленоватый вид, старый ты покойник.

– Я и чувствую себя зеленовато, – ответил Уффи. – И мне хотелось бы, чтобы ты без абсолютной необходимости не врывался сюда до рассвета, вот как сейчас. Часам к десяти вечера, если очень поберегусь и тихонечко полежу, я, полагаю, вновь войду в форму, достаточную для того, чтобы без содрогания смотреть на кошмарные рожи. А сейчас от одного вида твоей мерзейшей физии меня бросает в неописуемую дрожь.

– Ты вчера устроил вечеринку?

– Угу.

– А случайно, клубники у тебя не подавали?

Уффи затрясся и закрыл глаза. Казалось, он борется с каким-то могучим чувством. Затем перестал трястись.

– Не упоминай при мне эту гадость, – сказал он. – Я больше ни разу в жизни не взгляну на клубничину. А также на омара, икру, гусиный паштет, креветки под майонезом, а также на то, что хоть отдаленно напоминает коктейли «Бронкс», «Прицеп», «Дыхание ящерицы» и «На Западном фронте без перемен», как, впрочем, и любые марки шампанского, виски, коньяка, шартреза, бенедиктина или кюрасо.

Мервин сочувственно кивнул.

– Я знаю, как ты себя чувствуешь, старина, – сказал он, – и мне крайне тяжело продолжать. Но дело в том, что по причине, которую я не могу открыть, мне необходима дюжина клубничин.

– Так пойди и купи, черт бы тебя побрал, – сказал Уффи, поворачиваясь лицом к стене.

– А что, в декабре можно купить клубнику?

– Конечно. У «Беллами» на Пиккадилли.

– Наверно, жутко дорогая? – спросил Мервин, опустив руку в карман и ощупывая один фунт два шиллинга и три пенса, на которые ему предстояло дотянуть до конца квартала и получения очередного пособия. – Стоит уйму денег?

– Вовсе нет. Дешевле некуда.

Мервин испустил вздох облегчения.

– По-моему, больше фунта за штуку мне платить не приходилось, ну, от силы тридцать шиллингов, – сказал Уффи. – На пятьдесят фунтов можно купить целую кучу.

Мервин испустил глухой стон.

– Не хрипи, – сказал Уффи. – А если не можешь, хрипи где-нибудь еще.

– Пятьдесят фунтов? – повторил Мервин.

– Пятьдесят… или сто, не помню точно. Это по части моего камердинера.

Мервин молча взирал на него, пытаясь решить, не наступил ли момент выпотрошить Уффи.

Когда дело шло о займах, сын моего кузена Мервин всегда отличался проницательностью и хладнокровием. Он умел прозревать будущее. Очень давно он заключил, что было бы глупо растранжиривать Уффи, перехватывая то десять шиллингов, то фунт. Предусмотрительный человек, считал он, имея в загашнике такого вот Уффи Проссера, бережет его, пока не возникнет ситуация для солидного потрошения типа «пришли, старина, с подателем сего двести фунтов, или моя голова ляжет в духовку газовой плиты с включенным газом». Годы и годы он приберегал Уффи для такой вот настоятельной необходимости.

И решить ему оставалось лишь вопрос о том, может ли возникнуть еще более настоятельная необходимость. Вот о чем он спрашивал себя.

Затем до него дошло, что Уффи не в том настроении. По оценке Мервина, если бы мать Уффи на цыпочках подошла к его изголовью и попыталась выцыганить у него всего пять шиллингов, Уффи восстал бы с одра и оглушил ее бутылкой с минеральной водой.

А потому с легким вздохом он отказался от этой мысли, выбрался вон из спальни, а затем вниз по лестнице на Пиккадилли.

* * *

Пиккадилли показалась Мервину паршивейшей улочкой. Она, поведал он мне, кишела людьми и всякими другими гнусностями. Некоторое время он брел по тротуару куда глаза глядят, а затем уголком одного обнаружил, что находится в присутствии плодов земных. Магазин по его правому борту ломился от них, и тут он убедился, что стоит перед витриной «Беллами».

Более того: в корзиночке посреди изобилия ваты и синей бумаги уютно угнездилась горка клубники.

И, глядя на нее, Мервин мало-помалу увидел, как все можно устроить с минимумом неудобств и максимумом выгоды для всех заинтересованных лиц. Его дядя Джозеф (по материнской линии) имел у «Беллами» открытый счет.

В следующий миг он уже влетел в дверь и начал переговоры с одной из тех несостоявшихся герцогинь, которые занимаются продажей фруктов в этом великолепном торговом заведении. Данная, сообщил мне Мервин, имела рост в шесть футов и смотрела на него с этой высоты большими надменными глазами, исполненными брезгливого презрения, а к тому же была от носа до кормы облачена в черный атлас. Мервин ощутил легкий озноб, но тем не менее приступил к исполнению своего замысла.

– Доброе утро, – сказал он, включил улыбку и тут же выключил, перехватив взгляд герцогини. – Вы продаете фрукты?

Ответь она «нет», он был бы, разумеется, полностью ошарашен. Но она воздержалась от «нет» и гордо наклонила голову.

– Та-ак, – сказала она с аристократическим прононсом.

– Я возьму вон ту корзиночку клубники в витрине.

– Та-ак.

Она протянула руку и начала упаковывать корзиночку. И словно бы без малейшего удовольствия. Когда она завязывала бант, то помрачнела еще больше. Мервин полагает, что в ее жизни имела место какая-то глубокая любовная трагедия.

– Пошлите их графу Болсаму, шестьдесят шесть А, Беркли-сквер, – сказал Мервин, имея в виду своего дядю Джозефа (по материнской линии).

– Та-ак.

– А впрочем, – сказал Мервин, – пожалуй, не стоит. Я захвачу ее с собой. Меньше хлопот. Давайте-ка ее мне, а счет пошлите лорду Болсаму.

Тут-то и был решающий момент (он же поворотный пункт) всего предприятия. И к большому огорчению Мервина, его предложение не было принято с той готовностью, на которую он рассчитывал. Он ждал любезной улыбки, вежливого наклона головы, а герцогиня посмотрела на него с сомнением:

– Ва-ам угодно доставить их са-амому?

– Та-ак, – ответил Мервин.

– Прошущения, – сказала герцогиня, внезапно исчезая.

Отсутствовала она недолго. Собственно говоря, Мервин, расхаживая в ожидании, только-только успел съесть три-четыре финика и зимнее яблоко, как она уже вновь почтила его своим присутствием. И теперь она излучала высокомерное неодобрение, как герцогиня, когда она обнаруживает половинку гусеницы в салате, поданном услужливым дворецким.

– Его сия-ательство уведомил меня, что клубники не зака-азывал.

– А?

– Я имела общение с его сия-ательством по телефону, и он поста-авил меня в известность, что клубники не зака-азывал.

У Мервина слегка подкосились колени, но он мужественно устоял.

– Да вы его не слушайте, – сказал он. – Он над вами подшутил. Большой любитель всяких розыгрышей. Веселый проказник, каких поискать, – школьник в годах. Разумеется, он зака-азывал клубнику. Он мне сам сказал. Я его племянник.