— Зачем вам битая посуда? — все еще не понимал солдат.

— Так она ж сверху битая, — объяснял сторож. — Горлышко аккуратненько надбивается, осколки сдаются, а посудина затыкается тряпочкой.

— А если осколки попадут? — заинтересовался второй солдат.

— Так мы ж через марлечку наливаем! — торжествующе объяснил сторож.

— Да-а-а-а, — расстроился первый солдат. — Дела. А мы-то думали, что сейчас обезвреживание бомбы произведем. Отпуск бы домой получили…

В этот момент с шумом подъехала какая-то военная машина, и из нее выскочили два человека в спец-костюмах.

— Ну, — сказал первый из них. — Где тут бомба? Давайте скорее обезвреживать, а то нам еще на один объект надо.

Первый солдат начал путано объяснять саперу ситуацию, а второй тем временем побежал за ящиком.

— Да-а-а-а, — протянул сапер печально, когда уяснил суть происшедшего. — А я-то думал, что сейчас обезвреживание произведем. Два дня выходных бы получили.

Тут он посмотрел на ящик с надбитыми бутылками, который был вытащен на свет божий вторым солдатом, после чего явно принял какое-то решение.

— Всем слушать сюда! — скомандовал сапер. — Перед нами подозрительный объект, который должен быть уничтожен.

Сторож умоляюще замычал.

— Ввиду близости к объекту школьного здания, — продолжал сапер, не обращая на сторожа ни малейшего внимания, — объект должен быть вывезен на полигон, где и будет произведено его уничтожение. Вы все, — тут он кивнул солдатам и нам, — получите благодарности за обнаруженное взрывное устройство. Вот мои координаты и телефоны, — он дал первому солдату какую-то бумажку, — я все подтвержу вашему начальству. Все ребята. Удачи. Благодарю за службу!

С этими словами саперы подхватили ящик и затащили его в машину, по-прежнему не обращая внимания на сторожа, который умоляюще протягивал к ним руки.

— Э-э-э-э, служивый, — промычал сторож, но машина завелась и уехала, обдав нас водой из лужи.

— А ты, папаша, лучше бы молчал, — ласково сказал ему сержант. — Если бы не сапер, ты не только с работы полетел, а сразу в кутузку угодил бы за нарушение опечатанного помещения. Слышь, Димон, — обратился он к своему напарнику, — давай начальству по рации сообщай, что мы, — тут он посмотрел на нас, — с помощью двух отважных школьников обнаружили взрывное устройство, которое быстро было обезврежено благодаря нашим четким и умелым действиям.

— Дык, — снова начал было сторож, но сержант ему быстро сказал, поигрывая автоматом: — Слышь, папаша, ты бы не отсвечивал тут. А то вдруг случится самопроизвольное срабатывание боевого оружия. Сам виноват, нефига было в подвал опечатанный лазить. Шуруй отсюда, чтобы я тебя больше не видел.

Сторож скривился и отправился куда-то в сторону входа. Мне его даже жалко стало.

Уф-ф-ф. Утомился я это все записывать. Что дальше было? Дальше понаехало всякое начальство и журналисты. Нас стали фотографировать и брать интервью. Прям все, как Толян и планировал. Все-таки он голова, хотя с некоторой придурью. Вот только одно обидно: мы столько раз упоминали в интервью наш родной ансамбль «Птеродактиль», а отовсюду это вырезали. Обидно, да? Зато на следующий день была торжественная линейка, где директриса объявила, что мы с Толяном — гордость школы! А сторож, бедняга, выговор получил. Потому что не он бомбу обезвредил. Эх, знали бы они, что сторож эту бомбу обезвредил бы с бо-о-о-о-ольшим удовольствием…

20 сентября: Наконец-то я собрался рассказать о том, что было у нас в летнем лагере в последние дни лета.

Надо сказать, что ансамбль «Птеродактиль» в те дни совсем распустился. Не то чтобы самораспустился, но репетиции как-то не складывались. Некогда было репетировать. Я был занят печатанием фотографий и нежной дружбой с Людкой, Толян завел себе зазнобу среди кухонного состава и пропадал у них в бараке целыми днями. Колян неожиданно получил острый приступ мании величия и теперь совершенно серьезно считал, что «Птеродактиль» — это он один, поэтому наш басист целыми днями шлялся по центральной площади лагеря, делая вид, что обдумывает очередную гениальную песню. Кстати, за все это время он придумал только одну единственную песню, которую мы исполняли. А дело было так.

Приходит как-то Колян на репетицию весь какой-то раздутый от гордости и сознания собственной важности. Толян, понятное дело, на Коляна не обратил ни малейшего внимания, а просто вел репетицию так, как обычно. Колян поначалу крепился и ничего не говорил, но затем не выдержал и во время очередной песни стал методично дергать за открытую первую струну своей бас-гитары, придавая песне совершенно новый и даже какой-то психоделический колорит. Толян остановил репетицию и спросил:

— Але, Колян. Это что — твоя гениальная находка для этой песни, или ты просто что-то хочешь сказать?

Колян подтвердил, что у него есть важное сообщение.

— Ну, — сказал Толян, — выкладывай, не томи. Нам репетировать надо.

— Я… это… — сказал Колян.

— Ну же, изверг! Рожай быстрее! — торопил сего Толян. — Если тебе нужна стимуляция электричеством — сунь палец в розетку. А Васек тебе анестезию тарелкой по голове сделает.

— Да что ты меня торопишь? — возмутился Колян. — Важное сообщение, между прочим.

Толян понял, что если Коляна сейчас торопить, то от него никогда ничего дождешься, поэтому замолчал, сел на стул и показал жестом, что полностью готов слушать.

— Я… я… я песню сочинил, вот, — гордо сказал Колян и остановился как бы в ожидании оваций.

Оваций, между тем, не последовало. Дело в том, что мы уже пели несколько наших песен, которые сочинил Толян. Причем Толян не делал из факта своего сочинительства какого-либо шоу. Просто приходил на репетицию, напевал очередную свою поделку, подыгрывая себе на гитаре, а потом мы вместе перекладывали это все на электроинструменты. Стихи у Толяна были так себе, тем более, что он не сильно дружил с русским языком, но песенки получались довольно ритмичные и народу нравились. Многие даже думали, что это не наши сочинения, а какого-нибудь известного ансамбля.

— Ну раз сочинил, — рассудительно сказал Толян, — тогда давай пой. А мы послушаем и решим — подойдет или не подойдет.

— Как это «не подойдет»? — возмутился Колян, холодея даже от намека на подобную несправедливость. — Твои песни почему-то все подходят. А моя, видите ли, не подойдет.

— Во-первых, — объяснил Толян, — никто не запрещает обсуждать мои песни. Во-вторых, может быть ты ее все-таки споешь, а то пока не очень понятно, что мы вообще обсуждаем.

Колян насупился, достал какую-то тетрадку, взял гитару, долго пристраивал тетрадку с гитарой у себя на коленях и, наконец, запел… Песенка была, прямо скажем, так себе. Какой-то невнятный текст о том, что, дескать, «снова нас судьба зовет в дорогу» и «придется все начать с нуля». А припев — так вообще демонический, причем повторялся он раз двадцать: