На обложке было написано «География мира». Затем Ли Айлянь выхватила учебник и, прочитав заголовок, радостно закричала, да так, что покраснели уши: «Да, да, это „География мира“!»

Увидев наш детский восторг, отец только улыбнулся. Тогда я обнаружил, что боковая часть его ботинка треснула, а из трещин сочилась бордовая жидкость. Я помог отцу снять обувь и увидел, что его запылённая и морщинистая нога была сплошь покрыта кровавыми волдырями. Некоторые из них уже лопнули, и нога казалась полностью окровавленной.

«Папа!»

Отец по-прежнему смеялся, он подтянул к себе ногу: «Ничего страшного, пустяки».

Ли Айлянь расплакалась: «Дядюшка, это всё из-за нас!»

Я сказал: «Вам уже шестьдесят пять лет!»

Отец приосанился и хвастливо произнёс: «Ничего-ничего, просто спрос на эту книгу сейчас очень высок, и её невозможно найти, твой двоюродный брат искал её целый день, поэтому я и задержался. Иначе я бы ещё вчера вернулся домой».

Мы с Ли Айлянь переглянулись, и только тогда я заметил, что у неё вся одежда в пыли. Я спросил, не ушиблась ли она. Ли Айлянь засучила рукав, и я увидел на её локте синяк. Но мы всё равно смеялись.

После этого отец серьёзно заявил: «Твой двоюродный брат сказал, что эту книгу тяжело достать, он почти что насильно забрал её у знакомых и велел через десять дней отдать её обратно».

Мы торжественно кивнули.

Затем отец добавил: «Если же десяти дней недостаточно, то оставим книгу себе, скажем, что я по неосторожности потерял её в пути».

Мы сказали: «Десяти дней достаточно, вполне достаточно».

Когда восстановилось наше обычное состояние, отец смерил Ли Айлянь подозрительным взглядом. Я торопливо объяснил: «Это моя одноклассница, её зовут Ли Айлянь».

Она покраснела, ей стало неловко.

Отец засмеялся, и у него в глазах появились хитрые огоньки: «Одноклассники, одноклассники, смотрите, смотрите!» Затем отец поднялся и собрался возвращаться домой по другой развилке.

Я сказал: «Папа, вы отдохните немного, а затем пойдёте».

Он ответил: «Твоя мама, наверное, уже места себе не находит».

Мы смотрели, как отец, медленно передвигая ноги, исчез из виду. Мы с Ли Айлянь держали в руках книгу и не помнили себя от радости. То она посмотрит учебник, то я посмотрю, так мы и вернулись домой. Мы договорились тайком встретиться на следующий день на берегу реки и там начать зубрить «Географию мира».

Утром я взял книгу, пересёк кукурузное поле и пришёл к берегу реки, где когда-то Ли Айлянь косила траву. Я знал, что она придёт раньше меня, поэтому собирался выпрыгнуть из посевов и напугать её. Я раздвинул стебли кукурузы и выглянул. Я застыл на месте и не сделал ни шагу вперёд, моему взору представилась чудесная картина.

На берегу реки тихо и умиротворённо сидела Ли Айлянь. На траве перед ней стояло зеркальце за восемь фэней, глядя в него, она медленно расчёсывала чёрные локоны гребешком с поломанными зубчиками. Она расчёсывалась медленно и очень осторожно. На востоке поднималась утренняя заря, которая своим красным светом озарила профиль её лица и придала ему золотистый цвет.

Вдруг я осознал, что это девушка, безумно прекрасная девушка.

В тот день я был рассеянным. «Географию мира» мы нашли, но эффективность занятий была плачевно низкой, я часто отвлекался. Я заметил, что Ли Айлянь тоже не могла собраться с мыслями. Мы даже немного ненавидели себя за это и не решались смотреть друг другу в глаза.

Вечером мы вышли к большой дороге, и, подсвечивая фонариком учебник, зубрили его наизусть. Может, из-за того, что стемнело, или из-за того, что природа вокруг была тихой и бесшумной, мы сосредоточились до предела, и результаты были хорошими. К тому времени, когда в школе объявили отбой, мы выучили треть книги. Мы удивлялись сами себе и находились в приподнятом настроении. Отбросив учебник в сторону, мы улеглись на траву, не желая возвращаться в общежитие.

Небо было чёрным, а звёзды — ясными. Несметное количество звёзд ярко мерцало на бесконечном полотне небосвода. Оно было таким бездонным и таким далёким. Я впервые заметил, что небо над нашими головами возвышенное, широкое и несказанно прекрасное. Я слушал дыхание Ли Айлянь, которая лежала около меня, и знал, что она тоже смотрит на небо. Мы молчали.

Подул ветер. Стало прохладно, но мы не пошевелились. Вдруг Ли Айлянь тихо спросила: «Братишка, как думаешь, мы поступим?» Я решительно ответил: «Поступим! Конечно, поступим!» — «Откуда ты знаешь?» — «Смотрю на небо и звёзды, оттуда и знаю». Она засмеялась: «Всё ты придумываешь».

Опять всё стихло. Мы молча смотрели на небо.

Прошло много времени, когда она снова заговорила, в этот раз её голос слегка дрожал: «А что, если ты поступишь, а я — нет?» Я тоже вдруг об этом подумал и невольно содрогнулся. Однако ответил с полной уверенностью: «Я всё равно никогда тебя не забуду». Она выдохнула и сказала: «Если я поступлю, а ты — нет, то я тоже тебя не забуду».

Я почувствовал около себя её руку и крепко её сжал. Это была немного шершавая рука девушки-крестьянки. Даже в такую холодную пору её ладони были горячи. Но она вдруг сказала: «Мне холодно». У меня сильнее забилось сердце, и я крепко обнял её. Она была в моих объятиях: черноглазая, тихая, покорная. Я поцеловал её влажные уста, её нос и мокрые глаза.

Это был мой первый поцелуй.

5

Усталость. Усталость. Дикая усталость.

Ван Чуаня мучила страшная бессонница, он совсем не мог спать. У него глаза стали красными от полопавшихся капилляров, а на голове был курятник вместо волос. С первого взгляда он казался настоящим чёртом. Характер у него тоже испортился, он уже не был таким добрым и снисходительным. Однажды ночью он два раза люто ударил кулаками Мо Чжо, потому что тот храпел. Мо Чжо проснулся и, прикрыв голову руками, расплакался. И тогда возле него начал крутиться беспомощный Ван Чуань: «Что же делать, что делать?» У Мо Чжо ещё больше усилились головные боли. Как только он открывал книги, голова раскалывалась на две части. Тогда ему пришлось раскошелиться на два мао и купить «Звёздочку». Он смазал виски, и во всём общежитии стоял крепкий запах тигровой мази.

Однажды, вернувшись в комнату, я застал его в слезах и спросил: «Что, Ван Чуань опять тебя ударил?» Он покачал головой и ответил: «Горько, ох, горько мне, староста, не заставляйте меня поступать в университет, лучше я поступлю в какое-нибудь среднее профессиональное училище».

Запели птицы, и пришла пора жать пшеницу. Наши учителя остановили