международное право, по-видимому, было связано с ее геополитическими планами, нашедшими отражение в знаменитом Греческом проекте. Дипломатические переговоры с великими державами о его осуществлении, которые велись в 1782–1783 гг., не дали результата и были прекращены. Однако Екатерина II не отказалась от своих замыслов, решив добиваться активного вовлечения самих греков в борьбу за освобождение от чужеземного ига и формирование новой Греческой империи. Об этом говорит манифест Екатерины II к грекам от 17 (28) февраля 1788 г. В нем, наряду с обычным в таких воззваниях призывом подняться в «защиту благочестивой церкви… и веры православной», российская самодержица обращалась к видным духовным и светским лицам Греции и ко «всем обитателям славных греческих народов» с патетическим призывом: «Нешастные потомки великих героев! Помяните дни древние ваших царств, славу воительности и вашей мудрости, свет проливавшей на всю вселенную. Вольность первым была удовольствием для душ возвышенных ваших предков. Примите от безсмертного их духа добродетель разтерзать узы постыдного рабства, низринуть власть тиранов, яко облаком мрачным вас покрывающую, которая с веками многими не могла еще изтребить в сердцах ваших наследных свойств любить свободу и мужество. Ополчитесь единодушно возстановить падший ваш жребий: к содействию на то приходят к вам наши морские силы»[149].

Манифест Екатерины II, который активно распространяли русские агенты, произвел большое впечатление на греков. Их надежды на освобождение питали и широко распространившиеся известия о намерении Екатерины II сделать своего внука Константина королем эллинов.

После начала русско-турецкой войны в Кронштадте готовилась к новому походу в Средиземное море мощная русская эскадра из 16 линейных кораблей и фрегатов под командованием участника Чесменской битвы адмирала С. К. Грейга. В этом плане посылка Кацониса в Архипелаг должна была подготовить поход русского флота к берегам Греции. Так считал, в частности, Г. А. Потемкин, главнокомандующий русской армии и один из инициаторов Греческого проекта. Об этом он сообщал Екатерине II 13 (24) апреля 1789 г.: «Изыскивая все способы к нанесению вящшаго вреда неприятелю и к всегдашнему его озабочиванию, отправил я в начале 788 года одного из храбрых греков майора Лампро-Кацони в Архипелаг, дабы мог он единоземцев своих приуготовить к прибытию флота Вашего Императорскаго Величества и делал бы всевозможные поиски»[150].

«Поиски» эти, как мы видели и еще увидим, были весьма успешны. В результате в 1788 г. произошло важное качественное изменение в статусе Кацониса: из одинокого капера он превратился в командира созданной им самим российской военной флотилии на Средиземном море. Несмотря на ее иррегулярный характер, флотилия находилась в подчинении главного командования армии России, весьма заинтересованного в продолжении и расширении ее операций.

Круг лиц, от которых зависел по служебной линии греческий моряк, в целом был ограничен: это был сам Г. А. Потемкин, поручивший ему миссию в Греции, а также генерал-поручик И. А. Заборовский, которому Екатерина II поручила проведение операций на Балканах и в Южной Европе, связанных с предполагавшимся походом русского флота в Средиземное море. И Потемкин, и Заборовский высоко ценили храброго грека и поддерживали его. Но непосредственно иметь дело Кацонису приходилось с российскими военными и дипломатическими представителями более низкого уровня. Начальники эти стремились командовать отважным воином, который вел самостоятельную морскую войну, и заодно «приобщиться» к его успехам. Кацонис, отличавшийся независимым характером и знавший себе цену, болезненно реагировал на эти попытки. В начале 1789 г. на этой почве у него происходит столкновение с бригадиром В. Мещерским, посланным в Триест для того, чтобы содействовать ремонту и оснащению русско-греческой флотилии для нового похода. Для это цели Мещерский выделил Кацонису небольшую денежную сумму. Заметим здесь, что, в отличие от российской флотилии Гульельмо Лоренцо, действовавшей также в это время на Средиземном море, флотилию Кацониса государство не финансировало. Содержалась она исключительно за счет трофеев, а деньги, полученные от Мещерского, были даны заимообразно. Хотя эта сумма не покрывала элементарных нужд флотилии, Мещерский потребовал, чтобы та немедленно вышла в море. Натолкнувшись на сопротивление Кацониса, бригадир обвинил его в неповиновении и через австрийского коменданта Триеста добился его ареста 17 (29) января 1789 г. и заключения в крепость.

Генерал Заборовский осудил эти произвольные действия Мещерского. В своем донесении доверенному советнику Екатерины II А. А. Безбородко от 12 (23) апреля 1789 г. он писал, что бригадир своим грубым и неразумным поведением вызвал возмущение Кацониса и задержал выход в море его флотилии. Заборовский приказал немедленно освободить Кацониса и после его освобождения принес ему извинения за поведение Мещерского[151].

Арест Кацониса вызвал большое волнение у греческой общины Триеста. Бывший генеральный консул России в Смирне (Измир) П. А. Фериери, оказавшийся в этот момент в Триесте, сообщал в своем донесении от 23 января (3 февраля) 1789 г.: «Здесь все греческое население прилагает все усилия для того, чтобы ободрить майора Ламбро и помочь ему». Согласно Фериери, когда Кацонис 25 февраля (8 марта) вышел из крепости, народ приветствовал его возгласами: «Да здравствует Екатерина II! Да здравствует Иосиф II! Да здравствует Ламброс!»[152].

Кацонис снова вышел в море из Триеста 8 (19) апреля 1789 г. К этому времени его флотилия насчитывала 10 судов, вооруженных 210 пушками (360 пушек было еще в запасе). Обновленная команда флотилии насчитывала в целом 557 человек[153].

Кампания 1789 г., как и предыдущая, была весьма успешной для Кацониса. Он продолжал наносить удары по турецкому судоходству в Эгейском море и одержал победу над турецким флотом в нескольких сражениях. Но кампания 1789 г. имела и существенные отличия от предыдущей. Впервые проявилось тогда сокровенное намерение храброго воина освободить свою родину с помощью России, а в крайнем случае – и без нее. Находившийся при Кацонисе секретарь Иван Базилевич поссорился с ним и покинул его. Оправдывая свое поведение, он написал своего рода донос на командира добровольческой флотилии контр-адмиралу С. С. Гибсу, которому после возвращения в июне 1789 г. генерала И. А. Заборовского в Россию был поручен контроль за деятельностью российских флотилий на Средиземном море. Отставной секретарь обвинял Кацониса в наличии у того планов, выходивших за рамки его обязанностей как российского офицера: «Майора Ламбро главное намерение и ежеминутные мысли, прилагая греческий народ к возмущению, возвратить от турок греческое царство и потом сделаться первенствующим. На сей то конец представляет от себя ныне в Архипелаге столько полномочным и не признает никакого начальства»[154].

О подготовке Кацониса к освободительной акции в Греции свидетельствует и его решение не возвращаться в 1789 г. в Триест, а превратить остров Кея в свою постоянную базу, по его собственным словам, в piazza d’arme[155] Архипелага. Он не согласовал свое решение с Гибсом, которого не без оснований считал своим недоброжелателем. В переписке же с Заборовским, которую Кацонис продолжал и после отъезда того, он