Зак злится. Трент ведет себя скрытно, а Маркус, как и я, пытается найти гребаное решение этой проблемы. А Винсент странно спокоен во время всего этого процесса. Сейчас он снова в Ферндейле, восстанавливается вместе с родителями, которых ненавидит. Еще один подозрительный поступок сам по себе.

После своей вспышки в больнице Винсент не упоминал имени Маккензи. Я не сказал никому из парней, что она жива и здорова. В новостях смутно сообщалось, что обе жертвы аварии выжили. Для них этого ответа было достаточно.

Я как раз собирался покончить с этим, когда в дверь постучали, и вошел Дэн. Окутанный облаком тяжелой тишины, он целеустремленно входит с толстой папкой в руке и бросает ее на стол передо мной.

— Там вся информация.

Я опускаю взгляд на папку и хмурюсь. Положив руку на папку, я начинаю подтягивать ее к себе, но замираю при звуке глубокого голоса Дэна.

— Здесь есть над чем подумать, но помните, не все всегда так, как кажется. И я предлагаю вам прочитать это, прежде чем идти дальше. — он хмурится еще сильнее, бросая толстую стопку бумаг Маккензи на стол рядом с папкой.

Я даже не открывал это с той самой ночи, когда началась эта чертовщина. Так много всего произошло, и у меня не было возможности открыть, не говоря уже о том, чтобы прочитать ту ложь, которую она наверняка там написала.

— Где, черт возьми, ты это взял? — спрашиваю я, прищурившись.

Дэн пожимает плечами, его глаза холодно блестят.

— Я подумал, что кто-то должен хотя бы прочитать. Бумаги лежали на кофейном столике.

У меня на языке вертится отругать его, но, честно говоря, у меня даже нет на это сил. Я уже почти тридцать часов на ногах, и короткая десятиминутная дремота, которой я воспользовался, не поможет. Мой мозг работает не так, как обычно.

Мои губы сжимаются в мрачную линию.

— Хорошо, есть ли что-то, чем ты хочешь поделиться, прежде чем я начну? — спрашиваю я холодным, подспудным тоном.

Дэн качает головой, не раскрывая рта.

— Вы знаете, где меня найти.

С этими словами он уходит, оставляя меня с папкой и напряженным молчанием. С тяжелым вздохом я смотрю на папку. Я специалист по цифрам и фактам. Имеет смысл только то, что то, что находится в этом файле, скорее всего, будет иметь наибольший смысл, потому что это факт. Но что написано там, в толстой стопке?

Я хочу знать правду. Мне это нужно. Но какая-то часть меня не готова презирать Маккензи больше, чем я уже ее презираю. Но в этот момент я уверен, что этого не избежать.

Задумчиво потирая нижнюю губу, я бросаю взгляд между двумя стопками на столе. Вздохнув, я направляюсь к папке Маккензи и открываю первую страницу.

Я не разочарован.

Ни в малейшей степени.

По правде говоря, я потерял дар речи.

Три минуты.

Три минуты или больше это все, что нужно, чтобы создать жизнь.

Девять месяцев этой жизни перерастают в годы прекрасного творения.

Секунды, минуты, дни, годы — все это было у меня с сестрой. Родственница, с которой у меня было больше, чем кровь. У нас были одни и те же мысли, один и тот же день рождения и одно и то же лицо. Было не так уж много вещей, которыми мы не делились. Она была мной, а я ею. И хотелось бы верить, что однажды этого будет достаточно для наших отношений.

Так что, видите ли, секунды, минуты, дни, годы — не имеет значения, сколько времени вам дано, потому что все, что потребовалось, — это одна ночь, и она была отнята у меня.

Хладнокровно убита. Оторвана от меня навсегда.

Близнецы не просто имеют одинаковую внешность или схожую ДНК. У них одна душа, одна жизнь. Нельзя убить одного, не убив другого. И в этом была их ошибка.

Они оставили меня в живых.

А дальше — это все доказательства, которые вам понадобятся, чтобы найти их и посадить в тюрьму. Чтобы заставить их заплатить за грехи, которые давно назрели.

Меня зовут Маккензи Райт, и это история — вычеркните это — это события, привлекшие к убийству моей сестры. История о пяти богатых молодых парнях, которым сошло с рук убийство.

Когда я перестаю читать, чтобы перевернуть страницу, у меня в животе образуется глубокая яма. В глубине души я знаю, что все, что я прочитаю на следующей странице, изменит все, что я знаю о Маккензи, и все, во что я когда-либо верил о нас.

Внезапно на меня обрушиваются все ошибки, которые я когда-либо совершал.

Я крепко зажмуриваюсь и внезапно переношусь в прошлое. На девять лет назад, если быть точным. В ночь, которая могла все изменить.

Прошлое

Я как раз заканчиваю очередной круг, когда ощущаю чье-то присутствие на другом конце бассейна. Я переворачиваюсь, отталкиваясь ногами от кафельной стены, и поворачиваюсь в бассейне. Вытирая воду с глаз, я останавливаюсь, глядя на потрепанного Винсента. Он стоит на краю бассейна и выглядит так, словно хочет прыгнуть в него и никогда больше не выныривать.

В воздухе висит какая-то тяжесть. Я использую плавание как способ размышления. Некоторые люди медитируют, некоторые обращаются к наркотикам и трахают девушек. Я люблю плавать. Это мой порок. Но ясная голова, которая была у меня всего несколько секунд назад, теперь исчезла. Со вздохом и тихим проклятием я вылезаю из бассейна.

— Насколько все плохо?

Когда он ничего не говорит, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, я знаю, что все плохо. С тех пор как я вернулся из отпуска, ребята стали вести себя по-другому. Похоже, теперь я наконец пойму, почему.

Приняв душ и одевшись, я встречаю Винсента в доме. В кабинете отца темно, а это значит, что они с матерью ушли, оставив нас с Винсентом наедине.

— Мы накосячили.

Бледность его кожи стала белой. Обычно Винсент почти ничего не чувствует и не показывает. Он так же равнодушен ко всему, как и я. Возможно, у меня было не самое лучшее детство, но у Винсента? Наверное, ему было тяжелее всего в детстве. В детстве он стал жертвой своей няни, нелюбимый, ненавидимый родителями, всегда замышлявший что-то плохое, будто он ничего не мог с собой поделать. Он наслаждался хаосом — процветал в нем.

Я впервые вижу, чтобы от него исходило что-то похожее на эмоции.

— Уточни.

— Помнишь то