— И как вам удалось выстроить такой огромный и красивый терем? По виду — совсем новый.

Старичок вздохнул:

— Все свои сбережения вложил. Племянник-то мой беспутный, Федор, ни о чем не беспокоится. О родственнике и имуществе не заботится. Не оправдывает надежд. А я-то мечтал — под старость опорой станет. Но ему только бы где-то болтаться. Вот возьму и женюсь на какой-нибудь девице, да все богатство ей оставлю. — Он положил руку мне на колено. — Пойдем, красавица, со мной в светелку.

Я чуть не впаял старому козлу промеж глаз. Но вовремя вспомнил, что я сейчас — девица. К тому же вкусный ужин и хорошее вино, закупленное, между прочим, лично мной, настроили на благодушный лад. Я лишь отстранился и вновь опустил очи долу:

— Что вы, я девушка честная. Только после свадьбы и с благословения родственников.

Мстительно подумал: «Ну, старая перхоть, сейчас я тебе устрою ушат холодной воды». Ишь раскатал губу на чужое добро, да еще хозяина хулит при барышнях.

— Ой, совсем забыла! Не сказала ведь самого главного, так обрадовалась нашей встрече. Знаю я вашего племянника! Встречалась с ним недавно. Он еще мне предлагал обождать да вместе с ним ехать, а я, неугомонная, не послушалась. Вот и вляпалась. Через несколько дней ждите его тут. Он прибудет, мы и попросим его благословить наш союз. Очень уж хороший человек ваш племянник.

Ложка выпала из руки дядюшки.

— Е-де-ет, зна-чит, Фе-день-ка… Какая радость!

Я закивал головой:

— Вот и на вашей улице скоро будет праздник. Не придется умирать в одиночестве.

Боярин сразу же потерял ко мне интерес:

— Ступай в горенку. К сестрице тебя проводят.

Утром я позавтракал с дядюшкой. Видно, известие о возвращении племянника здорово охладило его пыл. Теперь он только и говорил про своего ненаглядного Феденьку. Но я его и не осуждал за вчерашнее. Какой мужик не захочет распушить хвост перед молодой бабой?

Дядюшка отрядил для моей доставки по назначению телегу с возницей.

Я трясся на кочках, раздумывая о дальнейшей жизни. Перспективы пока не вдохновляли. Однако в дороге меня ожидала радость. Я вдруг почувствовал, как что-то нежное и пушистое коснулось лица. Замер, отказываясь верить, но Чуфик уже пищал:

— Хозяин, я нашел тебя! Как я счастлив!

Я был рад не меньше бесенка.

— Чуфик, куда ты пропал? Что с тобой случилось?

Бесенок виновато пробормотал:

— Гусеница.

Оказывается, он заметил любимое лакомство и не смог удержаться. А когда оглянулся, меня уже не было — я перенесся в свой мир. Всю ночь бесенок проплакал у валуна — ждал. Потом решил, что, если я вернусь, обязательно появлюсь у дядюшки. Вот и поселился в имении. Меня растрогала такая верность.

— Чуфик, я тоже о тебе переживал.

Бесенок потерся головой о мою щеку:

— Я знаю, хозяин.

— А тебя не смущает то, что со мной произошло? — усмехнулся я.

— Ты стал еще красивее!

Я офигел!

— Спасибо, но мне мой прежний облик больше нравился.

— Тогда я навещу родственников и узнаю, как его вернуть.

— Так ты же утверждал, что на всем белом свете один-одинешенек? — удивился я.

— Я не хотел уходить от тебя, хозяин.

С появлением мелкого «братца» жизнь показалась более приятной.

Когда вдали появился трактир «Горластый петух», сердце забилось сильнее. Скоро увижу свою зазнобушку. Но снова закралось сомнение: «Что она подумает о новом моем обличье?»

Возница остановил телегу во дворе трактира и завопил:

— Вахромеевна, принимай сестрицу!

Я спрыгнул на землю и поднялся на крыльцо. В дверях столкнулся с Настасьюшкой.

Она с изумлением взглянула на меня и грозно подперла кулаками бока:

— Нету у меня никаких…

Я схватил ее за руку:

— Приглядись хорошенько. Неужто не узнаешь и выгонишь из дому? — Сжал красавицу в объятиях и зашептал: — Пойдем к тебе, наедине все расскажу.

Очень боялся, что она сейчас отречется от упавшей как снег на голову родственницы. Но моя красавица была женщиной неглупой, поэтому кивнула и провела меня к себе в комнату. И только там поинтересовалась:

— И что это за балаган?

Я с чувством прошептал:

— Голуба моя сизокрылая, не узнаешь? Не знаю, поверишь ли, но если любишь, сердце подскажет.

Она несколько мгновений стояла неподвижно, потом заключила в объятия и заревела:

— Феденька, любимый, ты ли это?!

— Я, красавица, я.

Некоторое время мы сидели молча, тесно прижавшись друг к другу. Я немного слукавил, всего ей не рассказал. Поведал, что попутала нечисть: захотел еще больше разбогатеть и взялся выкрасть амулет у князя. А когда не вышло, колдун-наниматель превратил меня в женщину.

Вздохнул:

— Хотел покончить с собой, но не смог это сделать, не повидав тебя.

И сразу понял: аргумент сработал. Настасьюшка вскочила и велела нести еду. Смотрела на меня и приговаривала:

— Не дам я тебе, Феденька, умереть. Ишь что надумал. А выход мы найдем, не будь я Настасьей Вахромеевной.

Любовь

Я примчалась к себе в комнату и рухнула на кровать. С трудом уняла дрожь. В который раз мысленно поблагодарила так вовремя завернувшего в гости Угрима. Надо же, чуть не была изнасилована мужем! И только из-за собственной дури и несдержанного языка. Причем виновата во всем сама. Даже последний замухрышка и тот бы оскорбился, услышав такие слова. А князь, как ни крути, мужчина в самом расцвете сил.

Вспомнила железные руки мужа, горячие, как огонь, губы. Обругала себя последними словами. Конечно, девочка я большая. Вполне понимаю, что рано или поздно это произойдет. Но лучше бы уж как можно позже. К тому же лелеяла совсем крохотную надежду, что сумею сбежать. Или вернется Федор и меня выручит. Хотя мечты о его возвращении таяли с каждым днем.

В комнату вошла моя чернокожая служанка Илия. Я с удовольствием оглядела девчонку. И тут же хихикнула. Как я мысленно ее назвала? Ведь негритяночка — почти мне ровесница, если не старше. Неужели из-за замужества я начала чувствовать себя эдакой зрелой дамой, хранительницей семейного очага?

Ладно, смех смехом, но выглядела Илия здорово. Она сама сшила себе наряд, и он просто поразил воображение дворцовой прислуги. Широкие шелковые шаровары, повязка на груди, не скрывающая плоский живот, а на голове — что-то вроде большого тюрбана. Да еще на поясе носила кривую саблю. Где она ее раздобыла, я так и не поняла. Как ей ни пытались доказать, что одеваться так не подобает, ничего не вышло.