Но сначала гетто нужно достроить к приезду важных гостей. Нацисты запросили 3 000 трудоспособных мужчин и женщин в возрасте 18–35 лет для завершения строительства. Им надлежало реформировать брошенный гарнизон на 7 000 человек таким образом, чтобы он вместил 100 000 евреев. Нацисты взамен обещали, что ответственных первопроходцев не будут депортировать.

Бернд был умелым плотником, а значит идеальным кандидатом для такой работы. Они с женой понимали, что этой службы избежать не удастся. Тем же образом подчинялись и остальные. Когда Бернду разрешили взять с собой до 50 килограмм багажа, включая кастрюли, сковородки и горшки, он понадеялся, что будет работать на открытых площадках и сможет себе готовить. Глотая слезы, Анка помогала паковать чемоданы. Что ему пригодится – книги, инструменты или еда и лекарства? Нужен ли спальник и можно ли взять пару любимых пластинок?

Наутро Анка с горечью прощалась со своим возлюбленным мужем, в глубине души надеясь снова его увидеть. Бернард Натан покинул Прагу на втором из трех поездов с железнодорожной станции Прага-Бубны 28 ноября 1941 года. Вскоре извещение пришло и Анке. «Я была рада извещению, потому что ехала к Бернду. Мне и в голову не приходило, что я могу его не увидеть».

Морозным декабрьским утром, прихватив с собой любимую шляпку и маленький чемоданчик, она передала ключи своей домработнице с просьбой сохранить самое ценное. В число ценностей входили семейные фото, мебель, занавески и часы Бернда. Анка присоединилась к хаотичной веренице евреев, стекающихся к вокзалу. Вместо необходимых консервов или фасованного супа Анка взяла шляпную коробку, перевязанную тонкой тесьмой. В ней было тридцать любимых пончиков Бернда, приготовленных заботливой кухаркой.

Сбор евреев происходил во дворце Велетржни, обветшалом шестиэтажном здании бывшего рынка. Этажи были переполнены людьми – мужчинами и женщинами, от мала до велика. Люди теснились, толкались, отвоевывая себе место. Уборные были невыносимо грязными, еду и воду подавали в ограниченных количествах в грязных жестянках. Чешские инспекторы разделяли людей на группы и раздавали транспортные номера, которые необходимо было приколоть к одежде и багажу.

Все были искренне удивлены видеть Анку – среди этого хаоса и грязи она сидела в своем зеленом костюме и шляпке. Окружающие давно перестали следить за собой в этой суматохе, и лишь она продолжала причесывать волосы и поправлять макияж. Все еще сильнее удивились, когда она встала на колени на этом грязном полу и начала подкручивать ресницы. «Я хотела выглядеть самой красивой для мужчины, которого люблю».

После трех дней без сна, свернувшись клубком на полу, даже Анка перестала пытаться вернуть себе приличный вид. Прибывало все больше людей, а места не осталось. Коробка с пончиками давно отсырела и потяжелела, но Анка все еще сопротивлялась соблазну съесть любимое угощенье мужа. В конечном итоге они выстроились рядами и направились к железнодорожной станции. На тротуарах толпились оставшиеся евреи и немцы, и каждый в глубине души задавался вопросом, будет ли он следующим. Не в силах выдержать этот парад унижения, многие отворачивались, на их щеках блестели слезы смятения и стыда.

Строй с двух сторон поддерживали офицеры гитлерюгенда. С Анкой шла подруга Мицка, она упрашивала одного из офицеров помочь донести коробку, которая то и дело выскальзывала из рук Анки. Молодой человек с совсем еще детским лицом прошипел в ответ: «Es ist scheiss egal ob die Schachtel mitkommt» («Плевать мне на эту коробку»). От его слов по спине Анки пробежал холод.

Терезинский поезд довез свою тысячу пассажиров до Богушовице-над-Огржи, откуда нужно было еще два километра идти по холоду и снегу, под присмотром чешских и эсэсовских офицеров. Самый тяжелый багаж сложили на специальные телеги, но такие мелочи, как шляпные коробки, нужно было нести самостоятельно и на бегу.

Впереди смутно вырисовывались красные кирпичные стены и валы Терезина. «Город был идеально расположен для нужд немцев». За высоким деревянным забором и зловещими кольцами колючей проволоки был виден город, сильно разрушенный, но сохранивший свое очарование, где от большой торговой площади расходилась сеть широких бульваров. Еврейская территория была небрежно укрыта чем-то вроде циркового шатра, под которым рабочие подливали антифриз в моторы. Посреди улиц стояли четырехэтажные бараки, где предполагалось размещать людей. Бараки окружали дома поменьше, хлева и гаражи.

Прибывших запустили на площадь для пересчета и каталогизации чешской и немецкой полицией. Людям позволили сохранить при себе вещи, а еврейская администрация гетто распределила всех по баракам.

Мужчин отделили от женщин и всех расформировали на группы, названные в честь немецких городов – Гамбург, Дрезден, Магдебург, а дети помещены в специальный дом, отдельно от остальных. Их заселили в неотапливаемые пыльные халупы с тараканами, где все спали на трехъярусных кроватях по 20 человек в комнате на соломенных матрасах. Никаких шкафов или комодов не было, и вещи складывали под свои спальные места или вешали на гвозди в стене. Мокрую одежду развешивали на бечевках, натянутых между кроватями, но она никогда не высыхала до конца. Как и в остальном оккупированном мире, все подвергалось запретам.

Как же счастлива была Анка, воссоединившись той ночью с любимым Берндом – некоторым мужчинам выдавали специальные пропуска, чтобы те могли повидать жен. Воспрянув духом, Анка вручила мужу пончики, безвкусные и отсыревшие. Бернд съел их с большим удовольствием.

Никому не разрешалось покидать бараки без особых удостоверений или полицейского эскорта, но молодая пара делала это как в Праге, так и сейчас, в Терезине. Наказание состояло в заключении в тюрьму и порке, но им все же удавалось видеться. Они выясняли, где будут работать, и делали короткие рискованные вылазки друг к другу ради мгновений тайного счастья друг с другом.

Еврейские старосты (Ältestenrat), распределенные по улицам в алфавитном порядке, оформили всех прибывших и направили на работы людей старше 14 лет. Сотни людей работали 70-часовую норму на строительстве, кухне, в прачечной или секретариате. Кто-то шил одежду для немецких военных и гражданских. Некоторым доставалась незавидная работа по чистке отхожих мест и в бригадах дезинфекции. В течение года группа каменщиков была отправлена на строительство крематория для сотен людей, которым предстояло умереть, хотя сожжение нарушало законы иудейской веры. Иудеям дозволено только захоронение, поскольку огонь оскверняет тело.

Бернда определили в бригаду плотников, которая занималась изготовлением коек, перестройкой бараков и домов. Помимо этого, его назначили Ghettowache – дежурным по гетто, что было завидной должностью из-за положенных привилегий.

Анку не отправили на работы в самом начале, а потом она была слишком слаба для физического труда. Появилась сыпь, потом начался жар, и ее отправили на шестинедельный карантин. Когда болезнь отступила, ее назначили в отдел выдачи молока, хлеба и картофеля по талонам. Эта должность позволяла достать лишний кусок хлеба или овощи, чтобы добавить хоть какого-то вкуса серому вареву, которое им давали каждый день, называя «супом».