Начну с того, что они ни при каких условиях не позволяют детям и подросткам разного пола играть вместе, а тем более разгуливать по улице голышом. Девочки, соблюдая обычай, носят длинные платья и с раннего детства не общаются с мальчиками. В семье дочь беспрекословно подчиняется воле своего отца и своих братьев, даже если она старше. Когда девушка выходит замуж, ее супруг становится ее полновластным хозяином и следит за каждым ее шагом. Мой отец часто говорил, что никогда не позволит своей жене и дочери вести себя как эти «нечестивые египтяне», которые не знают, что такое стыд. Подумать только, они разрешают своим женам и дочерям делать все, что им придет в голову, а ведь женщины — низшие создания, не способные вести себя должным образом и сдерживать свои низменные порывы!

Кроме того, мой отец всячески поносил египетских богов и, не удовольствовавшись тем, что запретил нам с матерью делать подарки Изиде и Ра, повелителю Гелиополиса, которого моя мать почитала больше других богов, он заставил нас поклоняться богу ааму, которого они зовут Сутек. Еще мой отец говорил, что истинно верующие египтяне тоже почитают Сутека, только называют его Сетом. А ведь для нас, египтян, Сет, враг Гора, убийца Осириса, — не более чем презренное божество, которое властвует в пустыне. Этого красного бога мы презираем, так ведь? Я говорю «мы», потому что своим народом считаю народ Египта, народ моей матери, а вовсе не этих ааму, соплеменников моего отца.

— Это правда, — подтвердил Хети. — Мой учитель Мерсебек говорил, что Сет походит на дикого зверя, обитающего в пустыне. Поэтому мы изображаем его с ужасным звериным лицом. Но Гор победил его, и для нас он олицетворяет побежденных девять луков, все соседние народы, которые желают одного — завоевать Черную Землю, чтобы поработить наш народ и прибрать к рукам наши богатства.

— Именно так думал и мой отец. Он говорил, что придет день, когда ааму станут хозяевами этой страны и заставят местных жителей, которые достойны только презрения, принять свои обычаи и верования. А теперь я расскажу тебе, что заставило нас с матерью прийти в эти края и искать укрытия в оазисе. Моей матери Несрет пришлось взять другое, ханаанейское имя — Басмат. В то время она еще любила моего отца и ради этой любви согласилась сменить имя и даже отказалась от верований своих предков. Она научилась говорить на языке ханаанеев, но со мной продолжала разговаривать на своем родном языке. Отец этого не запрещал, считая, что в семье кто-то должен уметь свободно объясняться с местными жителями. Ведь по его разумению время, когда все заговорят по-ханаанейски, придет, но не так скоро…

Со временем Цилла, новая супруга отца, который к тому времени уже именовал себя только Зерахом и никак иначе, стала полноправной хозяйкой дома, а мою мать низвели до положения служанки. Отец стал поднимать на нее руку. Мужу-египтянину такое не придет в голову, а вот для ааму это в порядке вещей. И моей матери приходилось это терпеть. Она позволяла с собой так дурно обращаться из-за меня, а вернее, из-за страха оказаться на улице с маленьким ребенком на руках.

Но сейчас я думаю, она боялась зря. Мой отец надеялся воспитать меня настоящей ааму, а со временем извлечь из самого факта моего существования кое-какую пользу. Как? Да очень просто: он рассчитывал выдать меня замуж за своего соплеменника, который за право назвать меня супругой заплатит козами, баранами и другими благами. А я, взрослея, становилась все красивее, поэтому в его глазах моя цена повышалась день ото дня. И вот перед последним разливом реки он подыскал человека, который готов был жениться на мне, дав отцу богатый выкуп — стадо коз, стадо овец, множество ослов и еще много всякого добра. Мой будущий супруг был в три или даже четыре раза старше меня, я не знаю точно. Как и все ааму, которые старались отличаться от коренного населения, он носил густую бороду, что делало его в моих глазах еще более уродливым, просто отвратительным.

Нас обручили против моей воли. Хотя в тот день, когда мой отец пришел ко мне и, радостный, сообщил, что мой брак с богачом, который торгует с Ханааном, дело решенное, я с возмущением спросила, почему он не узнал, согласна ли я. Ведь даже придерживаясь ханаанейских обычаев, я общалась со сверстницами-египтянками и знала, как к замужеству относятся в их семьях. Они не только сами решали, куда им идти, с кем говорить, играть с девочками или с мальчиками, но и ходили почти голышом — пояс, такой, как сейчас на мне, да украшения из цветов и ракушек — вот и вся одежда. Более того, они рассказали, что вольны самостоятельно выбрать себе мужа. Родителям оставалось только организовать свадебные торжества.

Должна сказать, что эту свободу действий у них понемногу отнимают, по крайней мере, так обстоят дела в Аварисе, где ааму, которых намного меньше, чем египтян, начали навязывать местному населению свои порядки. Для них хороши любые средства, начиная с унизительных насмешек и оскорблений и заканчивая открытыми угрозами. Дошло до того, что египтяне, горожане и жители окрестных поселений, соглашаются принять их образ жизни, лишь бы не злить этих ааму. Более того, они стремятся таким образом завоевать их расположение — малодушие, которому поддалась и моя мать. Мне же вести себя как послушная дочь становилось все труднее.

Так вот, осознав, что мужчина, чьей женой и рабыней мне предстояло стать, мне ненавистен, я заявила отцу, что ни за что не выйду за того, кто годится мне в отцы, а то и в деды. Ответом мне стали отцовский гнев и побои. Мне запретили выходить из дома. А обручение отпраздновали и без моего присутствия. В подтверждение сделки мой отец получил от жениха сколько-то овец и коз. Свадьбу назначили на сезон разлива Нила. В это время работы на земле прекращаются, пастухи отгоняют стада к границе пустыни, куда не доходят воды реки, и для ааму наступает время отдыха и праздников.

Можешь себе представить, какой несчастной я себя чувствовала в своей домашней тюрьме. В этих краях крестьяне строят свои маленькие домики из необожженного кирпича, а там, где жила моя семья, ааму возводят себе просторные и крепкие жилища из обожженного кирпича. Многие из них успели разбогатеть: они торгуют, разводят скот, а некоторые даже взимают подати с крестьян, взамен обещая им, глупым, мнимую защиту и от бедуинов, и от чиновников-писцов, которые взимают подати в пользу государства.

И вот в этом огромном доме я жила как пленница, а мои братья стали моими надсмотрщиками. Знай, что у этого народа брат по отношению к сестре обладает властью, равной власти отца; это он принимает решения, что следует и чего нельзя делать его сестрам и даже матери. Все женщины в семье подчиняются мужчинам, даже если эти мужчины всего лишь подростки!

Она замолчала. Хети воспользовался паузой в ее полном эмоций рассказе.

— Для нас это совершенно невероятные вещи! Я с трудом могу представить, чтобы мой отец указывал матери, что ей делать, а что я сам стал бы распоряжаться в доме — тем более! Мать надавала бы мне оплеух, а сестра замучила бы насмешками.

— Поверь, в семьях ааму другие порядки. Но тут произошло то, чего я не ожидала: моей матери надоело терпеть унижения, которым она, египтянка, подвергалась в своей собственной стране. Она терпела очень долго, но всему приходит конец. Решение моего отца выдать меня замуж за этого противного старика наконец заставило ее действовать.