В это время раздался звонок телефона на администраторской стойке, и девушка отвлеклась. Что-то неуловимо притягательное было в образе этой молодой особы, отметившей полковника столь лестным для мужчины взглядом. Гуров терпеливо выждал, когда закончится разговор, и попросил ключ от своего номера.

– Подождите минутку, – сказала девушка, когда Гуров уже приготовился идти по направлению к лифту. – Тут вас искали. Позвонили из одного ведомства. Просили проверить, не остановились ли вы в нашей гостинице. Меня просили ничего не говорить. Но я… Мне почему-то кажется, что эти люди что-то хотели от вас.

– Спасибо, – как можно более ласково проговорил полковник и поспешно перевел взгляд на кнопку вызова лифта.

Он тут же про себя отметил, что совсем потерял способность к общению с противоположным полом. Перед глазами проплыли воспоминания недавно минувших событий в тайге, перестрелки, лапа домкрата, утопающая во влажной глинистой почве таежной дороги, красный огонек прибора ночного видения, направленный на него из кустов можжевельника, искореженное под тяжестью домкрата дуло автомата. Все это настолько не увязывалось с нежным и чистым взглядом молодой сотрудницы иркутской гостиницы, что Гуров в очередной раз отметил про себя, что ему неизбежно столько, сколько он себя помнил, приходилось соединять в своей жизни совершенно разнонаправленные на первый взгляд миры. Тотчас пришла мысль, что именно это непостижимое соединение в его жизни и давало толчок к разрешению многих запутанных дел, с которыми ему приходилось встречаться за время службы.

Поднимаясь на лифте на седьмой этаж, он на мгновение увидел свое отражение в зеркальной стенке кабины. Вид собственного лица, с которого несколько дней не сходил отек от постоянного недосыпания, вернул его в настоящий момент. Полковник вслух повторил слова администратора:

– Меня искали… Ладно. Подождем, как будут развиваться события.

С этой мыслью Гуров вышел из лифта на мягкую ковровую дорожку гостиничного коридора.

В номере приятно пахло каким-то химическим средством с легкой цветочной отдушкой, на кровати аккуратно лежали свежие полотенца и упакованный в целлофан набор для ванной комнаты. Гуров не успел закрыть за собой дверь гостиничного номера, как раздался пронзительный гудок телефонного аппарата на столике около кровати.

– Полковник Гуров? – Голос звонившего показался сыщику знакомым.

– Да. Говорите, – ответил он, машинально перебирая в памяти все голоса, которые ему привелось услышать за последние несколько дней.

– Я не ожидал от вас такой сноровки, полковник. Уложить в тайге четырех человек, родившихся в этих местах… Да-а! Дорогого стоит… Это Дибелович, как вы уже поняли.

Гуров узнал бы этот голос и без напоминания. Густой бас сибирского уроженца накатил волной.

– Иван Андреевич, а я вас ищу вот уже полдня, – сурово произнес полковник.

– Не стоит этого делать, Гуров. Вы ввязались в опасную игру. Я понимаю, что вы знаете свое дело, и амбиции не дают вам идти на попятную, но предупреждаю вас, я не остановлюсь. Мне некуда отступать. Вы профессионал, я это понял. Но у меня нет выбора. Вы будете убиты. Не сегодня, так завтра. Уезжайте отсюда и забудьте об этом деле, если хотите сохранить себе жизнь. Так вам будет лучше. Запомните, либо я, либо вы.

Дальше послышался щелчок, а затем и короткие гудки. Гуров задумчиво опустил трубку телефона.

– И какое он тебе сделал предложение? – Орлов остановился за спиной Крячко и навис над ним, словно беркут, завидевший подходящую добычу.

Станислав вынужден был развернуться.

– Все, как я и предполагал. Хочет сделать из меня торпеду.

– Торпеду? – автоматически переспросил генерал.

– Да. Использовать в убийствах вслепую. – Крячко дождался, пока Орлов займет место в своем начальственном кресле по другую сторону стола, и только после этого продолжил: – Готов поспорить, Петя, что к Матвееву Глазберг меня больше не подпустит. Я и так видел и слышал более чем достаточно. Но из нашего с ним разговора я сделал вывод, что таких должников, как Матвеев или ныне покойный Дражайский, у «Нити Ариадны» хватает с избытком. Глазберг предложил мне ликвидировать одного типа. Некоего Прохорова. Насколько я понял, он – бизнесмен мелкой руки. То ли антиквариатом занимается, то ли чем-то в этом роде.

– И ты согласился? – Орлов нахмурился.

– А что мне еще оставалось делать? – вскинулся Станислав. – Не мог же одним махом разрушить всю свою легенду, так кропотливо составленную. Разумеется, убивать я никого не буду, Петя. Время у меня есть. Глядишь, успею накопать какую-нибудь информацию. Я поддерживаю отношения с Нечайкиным, и, несмотря на заказ, поступивший лично от Глазберга, он собирается использовать меня еще в каких-то разборках.

Крячко замолчал. Орлов тоже не спешил высказывать свое мнение. Пару минут генерал барабанил пальцами по крышке стола, словно собираясь с мыслями, и наконец изрек:

– Мне все это не нравится.

– Почему?

– У меня такое ощущение, что ты заигрался, Стас, – брови Орлова сошлись над переносицей, и в устремленном на него взгляде Крячко прочел откровенное недовольство шефа. – Скажу тебе честно, я вообще не вижу никакого смысла в твоих действиях. Для чего такая сложная игра? Легенда, прикрытие… Тебя интересует гибель Юрия Дражайского или темные делишки Глазберга?

– Меня интересует и то, и другое, – при желании Крячко мог быть очень упрямым. Особенно в тех случаях, когда он чувствовал за собой правоту и был уверен в четко выбранной позиции. – К тому же я готов дать девяносто процентов из ста, что смерть Дражайского – дело рук Глазберга и его людей. Дражайский должен был им почти полмиллиона и отдавать не собирался.

– С чего ты взял, что он не собирался отдавать Глазбергу деньги?

– Я собрал на Дражайского кое-какое досье. Он должен был очень многим, – Крячко многозначительно покачал головой. – Но больше всех – Глазбергу. У меня, правда, недостаточно улик, чтобы предъявить Глазбергу какое-то обвинение, и я отказался от мысли тряхнуть его по полной программе. Я ведь сказал тебе о Ремизове. Думаю, можно выяснить и много чего еще интересного. Так что…

– Ну хорошо, – сдался Орлов, хотя Крячко был убежден, что в глубине души у генерала осталось немало сомнений. – Если ты так уверен, что в смерти Дражайского повинен Глазберг, какого черта делает Лева в Иркутске?

– Не знаю, – полковник пожал плечами. – Ты звонил ему?

– И не один раз. Но его телефон недоступен. Как обычно, – беззлобно, но с нотками недовольства буркнул Орлов.

– Меня постигла та же неудача, – признался Крячко. – Но думаю, что при необходимости Лева сам выйдет с нами на связь, и тогда ситуация более или менее прояснится. Не вижу поводов для волнения. Лева – достаточно взрослый мальчик.