— Ну, предположим, мы всегда много путешествовали, переезжая с места на место. Может, нам проще потерять друг друга из виду.

— Все может быть, — сказала она, — но ведь итальянцы и ирландцы тоже не сидят дома.

Мне уже наскучил наш спор. Это одна из тем, на которую эмигранты могут говорить бесконечно. Я поинтересовался, посвящали ли американцы, будучи еще в Америке, столько времени обсуждению того, что значит быть настоящим американцем. Вряд ли.

— Разве не потрясающая еда? — спросил я, меняя тему. — По-моему, я в разное время перепробовал почти все эти блюда, да и то наверняка не с настоящими ингредиентами. То, что здесь могут позволить себе подать такие блюда все сразу, подразумевает, что на кухне есть все составляющие, которые просто лежат и ждут своего часа. Представляешь, сколько это стоит?

Она ухмыльнулась.

— Что касается денег, не забывай, наши зарплаты стремительно растут. Может быть, мы сможем себе такое позволить на годовщину или юбилей.

— Дело говоришь. — Я разглядел завуалированную Просьбу. — Конечно, спустя какое-то время могут возникнуть некоторые проблемы…

Хелен усмехнулась.

— Джефри Ифвин дает нам шанс работать над очень многообещающим и интересным проектом. Я не намерена сразу все испортить, мой дорогой, так что если ты хочешь продолжать в том же духе, то оставь эту надежду. Не хочу потратить время, которое может легко стать самым волнующим в моей интеллектуальной жизни, ковыляя позади планеты всей с толпой неудачников.

— Мы можем подождать сколько хочешь.

Внезапно откуда-то донесся шум. Походило на типичную ситуацию — немецкий турист из застойного распланированного городка на Новом Востоке решил перекусить, не имея ни малейшего представления, что он пытается пройти в один из лучших ресторанов планеты.

Метрдотель кричал: «Сэр, сэр!»

Какой-то толстяк, резво скачущий в сандалиях, гольфах, мешковатых красных шортах и некогда белой рубашке с подтеками пота продвигался по проходу между столиками как раз в нашу сторону.

Позади него я заметил немецкого офицера в черной форме с металлическими украшениями на погонах; он привстал и отдал приказ, который немедленно выполняют большинство немцев вне зависимости от того, служат они в армии или нет.

К моему удивлению, немецкий турист игнорировал его и продолжал идти. Он огляделся по сторонам, посмотрел на меня в упор, улыбнулся так, что у меня застыла кровь в жилах, и вытащил из оттопыренного кармана рубашки небольшой пистолет. Я не мог оторвать от него глаз; благодаря политике Рейхов по отношению к торговым партнерам большая часть мира в наше время разоружена, и я не уверен, что видел пистолет хоть раз после того, как перестал служить во флоте.

Он поднял пистолет, по-прежнему глядя прямо на меня. Затем медленно спустил курок, и пуля со свистом пролетела мимо моего правого уха.

Что-то заставило меня дернуться вправо и нырнуть под стол. Все кричали. Я сделал правильный выбор, поскольку когда он попробовал целиться чуть левее, опять промахнулся. Из-под стола я увидел, что пуля попала в Мондриана, и в голове внезапно промелькнуло, что, как бы ни повернулись последующие события, я стану легендой «Любопытной обезьяны».

Я ждал, что скатерть приподнимется, и уже мысленно попрощался с жизнью, предполагая, что последним, что мне суждено увидеть в этой жизни, будет этот треклятый немец с пистолетом. Крепко вцепившись в пол, я зажмурился.

Послышалось три глухих выстрела, один за другим, и крик. Еще как следует не разобравшись, я высунул голову из-под белой скатерти, и вовремя: Хелен как раз стреляла в четвертый раз. Потом я узнал, что первым выстрелом она разбила вдребезги плечо той руки, в которой было оружие, вторым прострелила немцу ногу, а когда он упал, третьим выстрелом в спину добила его. Теперь она спокойно шагнула вперед, наклонилась над ним и. приставила огромный ствол пистолета к затылку; в гробовой тишине, повисшей в «Любопытной обезьяне», она почти целую минуту смотрела на него, пока он не вздрогнул, а затем выстрелила, так что мозги и кровь брызнули на пол. Казалось, стены ресторана зазвенели.

Хелен медленно обвела взглядом зал, все еще стоя в напряженной боевой позиции: двойной охват, обе руки на иссиня-черном металле рукояти. У нее получалось намного лучше, чем у меня на службе во флоте. Какой бы калибр ни был у этого пистолета, он намного превышал тот, из которого меня собирались убить.

На ее лице застыло выражение напряженного внимания, как во время гонок у пилота, который собирается совершить крутой вираж вокруг ориентирной вышки; губы сомкнуты, но зубы не стиснуты, глаза слегка прищуренны, рот превратился в узкую полоску. Можно было пустить лазерный луч через ствол пистолета — и он только коснулся бы переносицы параллельно линии, проведенной через. точки ее зрачков. Руки напряжены, длинное платье без рукавов обнажало мускулы, о наличии которых в таком количестве я и не подозревал. Я заметил, как она вздохнула, поняв, что цели нет, и только тогда решила больше не стрелять, поставила пистолет на предохранитель, бережно положила на стол, а затем полезла в сумочку, вытащила телефон и вызвала полицию.

— Международная полиция, полицейский ноль четыре альфа Индия четыре семь восемь наемный убийца один ноль. Я в «Любопытной обезьяне», здесь есть коды Интерпола девятнадцать, сорок три и шестьдесят восемь.

Ситуация под контролем, но вы должны срочно прислать сюда четыре один четыре, семьдесят восемь и Майк фокстрот Виски.

Понятия не имею, где и когда она выучилась стрелять. В Новой Зеландии довольно отсталое законодательство: женщинам до сих пор не разрешается служить в армии и запрещено ношение ручного оружия, так что она не могла научиться даже в частном клубе.

Пошатываясь, я кое-как добрался до стола, по дороге пролил на себя дорогое пиво, которое, надеюсь, скрыло позорное пятно, появившееся на брюках спереди. Я был напуган больше, чем когда-либо в жизни, но, слава богу, все обошлось. И откуда это Хелен знала коды Интерпола так же хорошо, как заправский коп? Как мог преподаватель истории носить значок Интерпола?

Как раз в этот момент к нашему столу подлетел напуганный метрдотель, но Хелен сказала ему:

— Приношу извинения за происшедшее и сожалею, что испортила всем ужин. Мы как раз съели свой и уйдем, как только прибудет полиция, снимет с нас показания и решит, арестовывать меня или нет.

Она отошла, чтобы опять поговорить по телефону с полицией: они там явно не привыкли к вызовам из «Любопытной обезьяны», поскольку не сразу поняли, о каком месте идет речь.

Из-за плеча Хелен я взглянул на метрдотеля. Что-то привлекло мое внимание и заставило оглянуться. Немец лежал лицом вниз с огромной зияющей дырой в спине, рука была неестественно вывернута в том месте, где Хелен перебила плечо, из ноги хлестала кровь, разбитая голова больше напоминала тыкву, по которой прошлись бейсбольной битой. Пахло кровью и еще чем-то зловонным, может, фекалиями, и горелым; облачко голубого дыма все еще висело в воздухе. Меня затошнило. Я отвернулся, не желая видеть все это, судорожно глотнул свежего воздуха и постарался вспомнить о самом дорогом обеде, который мне когда-либо приходилось есть. От нервного напряжения и пережитого ужаса из глаз брызнули слезы.