У Джербера сложилось впечатление, что Ханна пытается его отвлечь. Возможно, рассуждая о родителях вместо того, чтобы погрузиться в воспоминания о собственном детстве, она искала способ избежать столкновения с реальностью, причиняющей боль. Может быть, ее родители погибли или продолжили без нее свою отшельническую жизнь. Так или иначе, доктор не хотел спрашивать напрямую, полагаясь на то, что пациентка сама расскажет о произошедшем, когда будет готова.

— Ваши родители избрали кочевой образ жизни…

— Девочкой я жила в разных областях Тосканы: в окрестностях Ареццо, в долине Казентино, в регионе Гарфаньяна, на Апеннинах, в Луниджане, в Маремме… — подтвердила Ханна. — Но это я выяснила потом. Только позже я узнала, как назывались те места. Если бы тогда меня спросили, где я нахожусь, я бы не смогла ответить.

— В конце нашего прошлого сеанса вы намекнули, что причина этих постоянных перемещений могла быть связана с Адо, — напомнил ей Джербер. — С маленьким сундучком, на крышке которого было выжжено имя и который вы приносили с собой во все места, где останавливались.

— Адо всегда хоронили рядом с домом голосов, — подтвердила Ханна.

— Чтобы выяснить, какие отношения связывали вас и Адо, нужно действовать постепенно.

— Я согласна.

— Чужие, — начал психолог.

— Что вы хотите знать?

Джербер сверился с записями в блокноте.

— Вы говорили о правилах, даже процитировали пару…

— Правило номер пять: если чужой зовет тебя по имени, беги, — стала перечислять Ханна. — Правило номер четыре: никогда не приближаться к чужим и не позволять им приближаться к тебе. Правило номер три: никогда не называть чужим своего имени. Правило номер два: чужие опасны. Правило номер один: доверять только маме и папе.

— Стало быть, думается мне, что эти пять правил определили ваше отношение ко всему человечеству, — заключил психолог. — Любой другой человек, кроме ваших родителей, воспринимался как потенциальная угроза: следовательно, в мире обитали только злые существа, — подытожил он с нескрываемым пафосом.

— Не только, — уточнила Ханна Холл. — Я никогда такого не говорила.

— Тогда выразитесь точнее, пожалуйста…

— Чужие прятались между обычными людьми.

Джерберу пришел на память очень старый фильм, где пришельцы подменяли собой людей, пока те спали, а потом спокойно жили среди всех прочих, и никто ничего не замечал.

— Если чужие ничем не отличались от всех остальных, как вы могли их распознать?

— Мы не могли, — ответила Ханна, широко распахнув голубые глаза, будто удивляясь, как ему в голову не пришла такая банальная мысль.

— Значит, сторонились всех подряд. Кажется, это немного чересчур, вы не находите?

— Что вы знаете о змеях? — неожиданно спросила женщина.

— Ничего, — ответил Джербер.

— Увидев змею, можете ли вы распознать, ядовитая она или нет?

— Не могу, — был вынужден признаться психолог.

— И что же вы делаете, чтобы не рисковать?

Джербер помолчал, потом ответил:

— Держусь подальше от любых змей.

Он оказался в затруднительном положении. Рассуждение Ханны было неопровержимым.

— Почему вы боялись чужих? — спросил он.

Женщина смотрела куда-то вдаль, потерявшись среди бог знает каких смутных образов.

— Чужие забирали людей, увозили прочь от любимых, — сказала она. — Никто не знал, куда их увозили и что с ними потом случалось. Или мне всего не рассказывали, ведь я была еще маленькая… Единственное, что я знала: те люди никогда не возвращались. Никогда.

Без каких-либо комментариев Джербер включил метроном. Услышав стук, Ханна закрыла глаза и стала раскачиваться в кресле.

Впервые я ощущаю присутствие чужих где-то лет в семь.

Для меня до того момента существовали только мы и другие.

За всю мою короткую жизнь мне встречалось не много людей. Другие — всегда крохотные и далекие, они проходят у горизонта, помещаются между большим и указательным пальцем. Но я знаю, они существуют. Знаю, они живут все вместе, обычно в больших городах. Но еще я знаю, что некоторые из них — такие же, как мы. Невидимые, они переходят с места на место. У каждого свои причины удалиться от мира. Кто-то бежит от войны или от чего-то скверного, что с ним приключилось; кто-то потерялся, кто-то ушел и не хочет возвращаться обратно, а кто-то попросту остается один, потому что не приемлет, когда кто-то другой ему указывает, что делать.

Мы, принадлежащие к числу бродяг, представляем собой сообщество. Никогда не собираясь в одном месте, мы оставляем знаки, только для нас понятные. Мой отец может их читать. Определенный символ, вырезанный на коре дерева; камни, уложенные определенным образом на перекрестке дорог. Они означают маршрут, которым нужно следовать, или опасность, которой следует избегать. Говорят, где мы найдем еду или питье. Где люди могут обратить на нас внимание, а где мы пройдем незамеченными.

Мы тоже участвуем в этом. Всякий раз, уходя из дома голосов, мы должны приготовить его для тех, кто придет после. Папа называет это «кодексом путника». Он, например, предписывает следующее: не загрязнять воду, оставлять вещи в лучшем состоянии, чем когда ты их нашел; не лишать других возможности пожить в оставленном тобой месте.

Благодаря такой науке, я положительно отношусь к людям вообще, хотя мы их никогда не встречаем.

Но это закончилось на ферме Штрёмов.

Местность необитаема на многие километры. Мы поставили палатку на краю обширного леса. Папа не закопал сундучок Адо, потому что эта стоянка — временная. Сундучок стоит в палатке, рядом с нами. Мы находимся здесь уже почти неделю.

На этот раз путь к тому месту, которое мы выбрали, чтобы обосноваться, занял больше времени, чем предполагалось: почти месяц. Уже конец октября, начинает холодать. Чтобы согреться, у нас есть только меховые спальные мешки и несколько одеял. Рано утром мама разводит огонь, чтобы приготовить еду, а папа забрасывает за спину рюкзак и идет изучать окрестности. Возвращается, когда уже начинает темнеть.

* * *

Однажды вечером я уже почти засыпаю в палатке, когда до меня доносится разговор родителей у костра.

— Если мы вскоре не найдем дом, придется зимовать тут, — говорит папа.

Голос его не нравится мне. Обычно такой веселый, он теперь озабоченный.

— Вернуться никак нельзя? — предлагает мама.

— Нельзя, — отказывает он наотрез, чего я раньше никогда не слышала.

— Но у нас кончаются припасы.

— Судя по карте, когда-то очень давно здесь неподалеку была угольная шахта. Рядом построили поселок для шахтеров и их семей; сейчас там никто не живет.