– Я не предам своего Бога и свой народ! – со всей решительностью, на которую он был способен, ответил Савей.

– Ты – мой муж, – внезапно уступила Изис, – и решать тебе. Когда-то я ради тебя отказалась и от семьи своей, и от своих богов, но то была добровольная жертва, и я не требую воздаяния. Мне достаточно быть твоей тенью, просто я хотела блага для тебя, муж мой…

В эту ночь, как и в предыдущие ночи, Савей лег на ложе рядом с Изис и приготовился заснуть, но нежная прохладная рука скользнула по его груди, опустилась ниже, а ухо обдало горячим дыханием.

– Я так соскучилась! – призывно простонала Изис. – Возьми же меня…

Эта ночь стала лучшей из всех их ночей. Савей смущался поначалу, потому что ему казалось, что он чем-то виноват перед женой, но Изис избавила его от смущения и подарила ему такое восхитительное наслаждение, какого он не испытывал никогда прежде. «Что за жена у меня?! – восхищался Савей, сжимая стонущую Изис в своих объятиях. – Вот, кажется, что было мне с ней так хорошо, как никогда не бывало и не будет, а в следующий раз она дает мне еще больше радости, чем прежде. Поистине она – как море, которое невозможно вычерпать!»

Савей потерял счет тому, сколько раз входил за эту ночь к Изис, да и незачем было считать, потому что не в счете было дело, а в том, что прежняя Изис, радостная и радующая, вдруг вернулась к нему, а он уже думал, что она исчезла навсегда. Они так и не заснули до рассвета. Обессилев окончательно, Савей положил голову на гладкие шелковистые колени Изис, а она ласково ворошила рукой его густые курчавые волосы и восхищалась тем, что среди них нет ни одного седого, все черны, как покрывало ночи.

– Мой предок, Тутор, основатель нашего рода, умер, когда ему было сто два года, и в волосах его не было седины, – вспомнила она к месту. – Так, во всяком случае, рассказывала мне мать. А еще она рассказывала, как Тутор из простых писцов стал одним из приближенных фараона… забыла я, кто тогда правил, но это неважно. Во время похода на Куш (тогда тоже ходили на Куш войной) фараон диктовал повеления, а несколько писцов, среди которых был и мой предок, их записывали. Как известно, слова фараона всегда записывает несколько писцов, а не один. Потом они сличают свои записи и исправляют, если кто-то ошибся случайно и исказил смысл сказанного фараоном. Дело было возле шатра фараона. Вдруг налетел порыв сильного ветра и опрокинул все чернильницы. Тогда мой предок схватил нож, которым подрезают папирус, полоснул себя по руке и продолжил писать своей кровью, чтобы фараону не пришлось ждать, пока приготовят новые чернила! Фараон заметил это и сказал: «Вот достойнейший из писцов, достойнее которого нет, ибо исполняет он свой долг не жалея для этого ничего, даже крови своей». В тот же день Тутор стал главным над писцами, и это была всего лишь первая из ступеней, на которую он взошел благодаря своей смекалке и умению пользоваться случаем…

Слова Изис втекали в уши Савея приторно-сладкой патокой и отпечатывались в его душе, расшатывая те опоры, которые были там. Повосхищавшись немного достоинствами своего далекого предка, Изис начала рассказывать о другом своем предке, прапрадеде, потом перешла к деду, а от него – к отцу… Герои всех ее рассказов получали от фараона различные блага благодаря все тому же умению пользоваться случаем. Савей слушал с интересом и радостью, вызванной тем, что у них с Изис все стало совсем, как прежде. Или почти совсем, как прежде, но и это уже замечательно.

Мать Изис умела добиваться от своего мужа всего, чего ей хотелось. «Надо уметь переубеждать мужчин, – смеясь, говорила она дочери. – Подобно тому, как золотое или серебряное кольцо надо расплавить, чтобы сделать из него серьги или, скажем, кулон, так и сердце мужчины надо размягчить наслаждением, а потом уже переубеждать».

Изис хорошо запоминала все, что говорила мать, потому что мать была умна и понапрасну слов на ветер не бросала. Поучала к месту, советовала по делу, делилась тем, чем следовало делиться.

Вчера вечером Савей был суров и даже грозен (от этой его суровости у Изис сразу же сладко заныло внизу живота, а лоно начало истекать влагой). Сегодня же он смотрит на нее взглядом, исполненным любви, преданности и готовности выполнить любое ее желание. Занеси она сейчас над ним кинжал – он не подумает защищаться и даже не шелохнется, а улыбнется еще шире и скажет: «Убей меня, если хочешь убить! Даже смерть от твоей руки – наслаждение для меня!».

Убивать мужа Изис не собиралась – она, несмотря ни на что, любила его. Но вот направить его на истинный путь, путь, ведущий ко многим благам, она собиралась. Не получилось сделать сразу, так получится постепенно. Время перетирает в песок камни, а не только упрямство. Изис было жаль терять драгоценное время, ведь чем больше пройдет времени, тем больше военачальников соберется возле фараона, и тот, кто мог получить многое, будет вынужден довольствоваться немногим, но все равно еще долго будет у фараона великая нужда в военачальниках. Особенно в военачальниках из числа евреев, ведь еврей, вернувшийся на службу к фараону, втрое ценнее любого египтянина, ибо он проявил неверность, но образумился. Недаром же говорится, что нет вернее того, кто раскаялся и был прощен. Хотя бы потому, что на еще одно прощение ему уже не стоит надеяться…

Изис быстро разобралась в том, что в Земле Обетованной ее муж не получит каких-то особых благ и не возвысится над остальными военачальниками. Моисей не из тех, кто склонен делиться властью, и, кроме того, уже заметно, что Осия, сын Нуна из колена Эфраимова – его любимчик. Достаточно оценить то, с какой приязнью взирает на него Моисей. Вот кто будет командовать еврейским войском. А ведь есть еще начальники над коленами, которые тоже кем-то командуют, есть другие военачальники. Савей может не ждать ничего особенного, потому что ничего особенного он не получит. Стоит ли эта Земля Обетованная тех жертв, которые надо приносить ради нее?

Изис всегда старалась скрывать свое честолюбие, поскольку считалось, что женщине не к лицу быть честолюбивой. Но если уж ей досталось честолюбия на двоих, а ее мужу, судя по его поведению, не досталось нисколько, то что тут можно сделать? Только одно – взять мужа за руку и привести к его благу, к его торжеству. И так привести, чтобы он думал, что это он ведет ее, а не она его. Сколько бы у кого ни было бы честолюбия, но у мужчины никогда не должно создаваться впечатления, что жена им руководит. Это опасно для здоровья мужчин, у них от этого случается оцепенение сердца, от которого они могут умереть.

Проводников было трое – Талмон, Иефам и Фиитон, все из рабов, присоединившихся к Исходу. Талмон и Иефам – хетты, Фиитон – моавитянин. Они пришли к Моисею вместе и предложили свои услуги.

– Мы работали на торговца Хефеманиса, – сказал Талмон, самый старший из всех. – Исходили с караванами весь Египет и те земли, что лежат вокруг него. Мы знаем те пути, по которым идти удобнее всего, а у Иефама к тому же есть способность чуять воду и находить ее там, где никто другой не найдет. Мы будем полезными вам.

Моисею понравилось и то, как смотрели на него все трое (с уважением, но без подобострастия, в основе которого всегда кроются ложь и корысть), и то, как Талмон сказал «мы работали на торговца Хефеманиса», а не «мы были рабами», и то, что два хетта и один моавитянин, представители народов, никогда не бывших в особой дружбе между собой, хотят помочь евреям. Поистине все люди есть дети Бога, и нет между ними других различий, кроме тех, что отделяют хорошее от плохого.