– Я ничего такого не говорю…

– Но думаете, – припечатал он. – И дали мне это понять. Спасибо.

Я не знаю, от чего я растерялась больше: то ли от слов, то ли от тона.

– К сожалению, выводы напрашиваются сами собой.

– Из того, что вы мне рассказали, пока следует один вывод: кому-то эта пленка даже нужней, чем мне. Но я по-прежнему настаиваю, что она поддельная. Вот и все ваши выводы!

За окном была непроглядная темень, разбавленная светом фонарей. Машина плавно затормозила.

Я взялась за ручку дверцы.

– Советую остаться. Могут быть разные… эксцессы. Мы с вами посидим в машине, пока Руслан разберется с вашим коллегой. Как его, кстати, зовут?

– Артем Красиков.

Руслан кивнул и вышел из «Мерседеса». Я сцепила руки. Ожидание было просто невыносимо. Внезапно я чуть не подпрыгнула.

– Его не… убьют?

– А вы этого хотите?

– Послушайте: для меня это все серьезно.

– Для меня еще больше…

Мы замолчали. Захаров отвернулся и стал смотреть в окно. Я поджала ноги. От непереносимого ожидания и напряжения хотелось встать и рвануть вслед за Русланом и посмотреть в глаза Артему, который бессовестно воспользовался доверием моей дочери.

Раздался звонок мобильного.

– Да… – На лице Захарова отразилось замешательство. – Ясно. Конечно…

Закончив разговор, он посмотрел на меня.

– Ваш коллега Красиков мертв. В квартире все перевернуто вверх дном, очевидно, пленку забрали.

Он сверлил меня глазами.

– Артем… – я сглотнула. – Мертв? – перед глазами расплывались круги. – Мне… плохо…

Захаров достал из мини-бара бутылку виски и плеснул мне в стакан.

– Берите.

Я залпом выпила виски. Артем мертв, и пленки нет. Я опоздала, cтучало в висках. А если Захаров мне не поверил? Решил, что я все это инсценировала, а на самом деле заодно с его врагами? Что тогда? В машину вернулся Руслан.

– Ничего нет, – качнул он головой.

– Как его убили?

Руслан вопросительно посмотрел на Захарова, и тот кивнул головой, как бы давая согласие.

– Множество ножевых ранений. А потом застрелили.

Я уткнулась лицом в ладони и глухо застонала.

– Его, судя по всему, пытали, чтобы узнать, где пленка. Поехали! – без всякого перехода сказал Захаров.

Машина тронулась с места. Я отвернулась и стала смотреть в окно. Господи! Если бы я могла отмотать свою жизнь назад – я бы ни за что не ввязалась во все это.

Я повернула голову и посмотрела на Захарова. Сейчас у него было каменное лицо, как у индейца. Никаких эмоций…

Он сидел и молчал.

– На чьей стороне вы играете? – неожиданно услышала я.

– На своей.

Я поняла, что он по-прежнему не доверяет мне и считает, что я могла быть с ним не до конца откровенной. Между нами витало напряжение, которое сохранялось на всем протяжении нашей поездки. Он подвез меня к дому, и мы распрощались. Я была опустошена и обессилена, но, увидев Дашку, я так ей ничего и не сказала. Не хотела добавлять ей лишние слезы и переживания.

Дашку я решила сейчас отправить подальше – во Владивосток, где в корпункте центрального телеканала трудилась моя давняя знакомая Галочка Полетаева – доброжелательное и веселое существо, прекрасная кулинарка и любительница застольных песен. Дашка сперва заартачилась, оттопырила нижнюю губу и собиралась зареветь, но я быстренько пресекла это, объяснив, что оставаться в Москве ей сейчас опасно. Я обещала Дашке купить мотоцикл к первому сентября – подарок, который она давно клянчила, и благодаря такому обещанию мы поладили с ней. Дашка согласилась уехать, вести себя там тихо-мирно и никуда не высовываться. Честно говоря, я думала, что уламывать ее придется значительно дольше, но я видела, что она порядком напугана, как бы ни пыталась это скрыть. Дашка всегда хорохорилась и вела себя задиристо, но сейчас в глубине ее карих глаз плескались страх и недоверие. Последнее меня пугало больше всего. Я боялась, что все случившееся приведет к тому, что она перестанет доверять людям и станет ко всему относиться настороженно и с опаской. Я и сама была в принципе такой, но подобной судьбы для Дашки не хотела. Доверчивость, как и настороженность, хороша в разумных пределах, а когда есть перебор – это всегда плохо, так как мешает устанавливать искренние теплые отношения с людьми. По этой причине у меня мало, очень мало друзей, да и просто хороших знакомых. И я не хотела, чтобы у Дашки все сложилось точно так же…

О смерти Дмитрия мы старались не говорить, Дашка сразу начинала плакать, уходила к себе в комнату и там запиралась. Я решила пока не рассказывать ей о том, какую роль сыграл ее отец в похищении, – я не представляла, как сделать это. Мне казалось, лучше отложить этот разговор на потом. Вот только когда наступит это «потом», я не знала.

В аэропорт мы ехали со всяческими предосторожностями – я специально взяла ночной рейс, а таксиста заставляла петлять по городу – так мне казалось, что мы «заметаем следы». Я честно пыталась обнаружить «хвост», но никакой слежки не заметила, и это меня почему-то не успокоило, а, напротив, привело в волнение. Я подумала, что они хорошо маскируются, и то, что я отправляю Дашку за тридевять земель, не дает никакой гарантии ее безопасности, но, с другой стороны, я сделала все, что могла, и совесть моя чиста, и, может быть, на самом деле все хорошо, а я просто себя накручиваю – и от преследователей мы сбежали, и Дашка во Владивостоке будет далеко от всего этого криминала. Я успокаивала себя и посматривала в темноте на Дашку. Она сидела строгая, сосредоточенная и смотрела на дорогу – я притянула ее к себе, но она вспыхнула и отстранилась. Моя подросшая девочка терпеть не могла нежностей. В аэропорту я ее расцеловала и еще раз дала наставления.

И только когда ее тонкая фигурка с большой дорожной сумкой на колесиках направилась к регистрационной стойке – у меня защемило сердце.

– Даша! – крикнула я. – Даша-а-а!

Она обернулась.

– Ты чего?

– Просто… – cтушевалась я, – попрощаться хочу.

– Мы же только что попрощались.

– Ах да! Ну тогда еще раз! Пока, – и я послала ей воздушный поцелуй и помахала рукой.

И тут лицо Дашки озарила слабая улыбка: она тоже приложила руку к губам и отправила мне поцелуй, и я вдруг увидела, как она осунулась, да еще эти коротко стриженные волосы, отчего Дашка похожа на маленького ощетинившегося ежика – сиротливого и всеми брошенного.

– Ты мне звони, Даш! – надрывалась я.

– Буду! И ты мне звони.

– Ты там ешь! Налегай на Галочкины пироги!

– Гражданка! – услышала я от полицейского, проходившего мимо. – Вы не кричите так. Это аэропорт, а не базар.