Серж взглянул на Игоря, и Бабаев увидел, как сползла с его лица улыбка, а лицо Сержа посуровело, черты стали жестче, что ли.

— Это не слухи, — Серж снова обратил свое внимание на кофеварку и вовремя: горячий напиток чуть не выплеснулся черным фонтанчиком на плиту. — Да, это факт. А мы принимаем факты такими, какие они есть, а не такими, какими нам хотелось бы их видеть. Поступать иначе — проиграть сражение, еще не начав его. Надеюсь, ты согласен с данной тезой?

Игорь послушно кивнул.

Серж снял кофеварку и выключил плиту. Лицо его продолжало оставаться сумрачным. И даже тон голоса Сержа изменился — исчезла веселая беззаботность. Игорь успел пожалеть, что вообще задал этот вопрос: таким он Сержа еще не видел. Хорошо начавшийся вечер мог оказаться безнадежно испорченным. Но делать нечего, сказанного не воротишь, и оставалось только надеяться, что проблема не столь тяжела, чтобы надолго подавить природную жизнерадостность альтруиста Гашарти.

— По поводу лавинообразного нарастания изоляционистских тенденций при удалении от альфа-вектора в Клубе не существует единого мнения, — заявил наконец Серж. — Наибольшее количество приверженцев имеет теория перманентного накопления альтернатив. Согласно этой теории, все дело в том, что при движении от альфа-вектора встречающиеся нам на пути миры все больше отличаются от нашего. И точка разветвления, нас связующая, отстоит дальше и дальше во времени. Сумма различий между этносами увеличивается, и идеи, принятые за основу мировоззрения в реальностях, близких к нашей, оказываются совершенно неприемлемыми в реальностях, достаточно удаленных. Очень правдоподобно.

Но есть и еще одна теория, пользующаяся, впрочем, несколько меньшей популярностью. Однако категоричный отказ учитывать ее стал бы для нас не меньшей ошибкой, чем, например, всеобщее и параноидальное ей следование. Посылки именно этой теории вынуждают нас принимать ряд не слишком популярных мер по охране представительств; сюда же входят различные процедуры административно-бюрократического толка, о которых ты, думаю, уже наслышан… — Гашарти помолчал, он разливал горячий кофе по чашкам, потом поставил к ним на маленький серебряный поднос сахарницу и корзиночку с печеньем.

— А суть этой второй теории в том, — продолжал он, поманив Игоря за собой из кухни, — что допускается существование миров-антиподов, то есть реальностей, которые по своим основным чертам не имеют ничего общего, скорее они даже противоположны друг другу. Но при том они обладают особым взаимным притяжением… Здесь дурно попахивает мистикой, ты заметил? А я все-таки считаю себя материалистом, и поэтому мне ближе первая теория: пустые домыслы — не моя стезя. Но и возразить трудно: а вдруг да существует такой мир…

— Не понимаю, — пожал плечами Игорь. — Допустим, он существует, этот мир-антипод. Какой нам от его существования вред? И как он может…

— Ты просто не уловил главного, — перебил Гашарти нетерпеливо (это не являлось признаком невежливости, просто Серж схватывал идею гораздо раньше, чем порой успевал ее высказать Игорек). — Мир и мир-антипод противоположны в средствах, но цель у них, согласно теории, одна — осчастливить человечество во всех возможных реальностях его существования. Рано или поздно к подобной цели для себя приходят все цивилизации. И вот тут, заметь, появляется сразу вопрос: а что данная конкретная цивилизация понимает под счастьем для человечества?

— Но разве счастье — это не одно и то же во всех мирах? Принцип ведь прост: счастье для каждого, и пусть никто не уйдет обиженным, — как и автор статьи Бабаев процитировал главный лозунг Клуба Альтруистов.

— Хотелось бы, Игорек, чтобы это было так, но миров много, а понятий счастья — еще больше. Мы, Альтруисты, если ты заметил, исповедуем принцип выбора. Пусть человек сам выберет себе счастье, в прикладном смысле — мир, где, как ему кажется, он будет счастлив. Мы предоставляем человеку возможность выбора. Но в мире-антиподе могут думать совсем наоборот, а именно: если мы сами сумели добиться стабильности, процветания, значит, наш путь наиболее правильный; он ведет к всеобщему счастью. Вывод отсюда делается такой: возьмем-ка мы с десяток миров и переделаем их по своему образу и подобию, то-то все обрадуются и заживут счастливо. Ни о какой возможности выбора, заметь, здесь речи не идет. Разные «мелочи» в счет не принимаются. Ну-ка, все к счастью, ша-агом арш!

— Теперь понятно, — признал Бабаев. — Значит, неприятие наших идей объясняется постепенным сближением с миром-антиподом?

— Именно так, — подтвердил Гашарти.

— А что будет, если мы все-таки когда-нибудь встретимся с ними?

— Здесь трудно прогнозировать, — медленно произнес Гашарти. — Возможно, мы сумеем договориться, провести, так сказать, демаркационную линию. Наш Совет по крайней мере постарается сделать все для этого. Но может получиться и так, что антиподы вообще не захотят вести каких-либо переговоров. И тогда… — Серж замолчал, нахмурившись.

— Неужели война? — не вытерпел Игорь.

— Все-таки нет, наверное, — Гашарти задумчиво покачал головой. — Нас и антиподов разделяют, заметь, тысячи миров, тысячи реальностей, а допустить войну на своей территории вряд ли хоть одна из всех этих реальностей согласится. Но в любом случае, сколь не гипотетична и мистична предлагаемая теория, к возможной встрече мы должны быть готовы. И мы, заметь, готовы.

Серж снова замолчал, но ненадолго, потом встряхнул головой, словно отгоняя мрачные мысли, улыбнулся и с хитрой искоркой в глазах посмотрел на Игоря.

— Что-то совсем мы сегодня с тобой, — заявил он. — Вселенской тоски только здесь не хватало. Так можно весь вечер испортить. Давай-ка лучше партию в «съешку».

— Давай, — повеселел Игорь.

Серж давно собирался научить Бабаева правилам этой игры, но до этого, без сомнения, ответственного мероприятия все как-то не доходили руки.

Гашарти отправился в свои апартаменты и скоро принес пластмассовую коробку, в которой свернутым в трубочку лежало игровое поле и хранился комплект разноцветных фишек.

— Рассказываю правила, — говорил Серж, разворачивая на столике круглое игровое поле.

Поле выглядело как правильная спираль из трех витков; каждый из полувитков был окрашен в свой цвет. Кроме того игровое поле было разбито на клеточки; спираль накладывалась на них, и в каждом витке соответственно клеток было меньше, чем в предыдущем.

— У тебя и у меня по двадцать семь фишек. Выберем вот эти: синие и желтые. Из них, заметь, по три «съешки». Отличить их просто…

Гашарти перевернул, подбросив на ладони, одну из фишек. Оказалось, плоская сторона фишки была окрашена не в черный, как у большинства других, а в темно-фиолетовый цвет. Глядя на фишки сверху, из положения для игры, заметить разницу было невозможно.

— …Когда ты расставляешь фишки на поле, нужно запомнить, где находятся твои «съешки», не раскрывая, естественно, этого секрета противнику. Цель игры — или слопать все мои фишки, или суметь довести все свои до центра спирали — вот здесь красные клеточки. Заметь, и то, и другое сделать очень непросто.