Думая об обществе, основанном на взаимном обмене и дарах, Сент-Экзюпери стремится воссоздать сеть связей, которые изменяли бы людей, делая их более разносторонними. И человек у него благодаря этому движению, что ведет его от себя самого к цивилизации в целом, становится стражником, «дозорным царства, все владения которого – круглая каменная площадка башни и звезды над головой». И все размышления автора пересекаются в этом образе, объединяющем человека и общество.

* * *

Итак, написание «Цитадели» привело Сент-Экзюпери от человека к цивилизации. При написании этого произведения он изменился, как он сам говорил, за неимением в жизни приключений. Тем не менее, в конце 1937 года приключения сами настигли его. В сентябре он убедил министерство авиации позволить ему совершить перелет Нью-Йорк – Огненная Земля. Он отправился туда в поисках второго дыхания. В начале января 1938 года он переправился в Нью-Йорк со своим механиком Жаном Прево. Его «Симун» был разобран и помещен в трюм корабля. По прибытии он погрузился в работу и начал готовить перелет.

Взлетев 14 февраля, он, однако, уже знал, что его попытка закончится неудачей, на что ему указал вещий сон. Полет проходил, как и планировалось, между Нью-Йорком и Веракрусом. А в Гватемала-Сити 15-го числа предсказание догнало его. Возможно, сыграл свою роль его слабый английский, когда он заправлял топливный бак. В любом случае, когда самолет взлетал, он был излишне перегружен. Он с трудом оторвался от земли, а потом скорость начала резко падать, и самолет разбился. К счастью, он не загорелся. Спасателям удалось быстро вытащить пилота и его механика из кабины. Они извлекли Антуана де Сент-Экзюпери еще в сознании, но он буквально истекал кровью. Список травм оказался весьма длинным. Одно веко было разорвано до глазницы; имелась открытая рана на нижней губе и серьезная рана под правой рукой. И не только это, поскольку скоро появилась сильная лихорадка. В состоянии глубокой комы, в которую он погрузился, у него начались галлюцинации. Слова с трудом вырывались из его груди. Бредя, он вспоминал свое детство, фуникулер, который доставил его на холм Фурвьер. Он вспомнил и рекламу, увиденную на стенах по пути, которая восхваляла бинты: «Бинт Бон-Секур – повелитель ран и ожогов». Но в его состоянии и он не мог ему помочь. Быстро распространялась инфекция. Врачи обнаружили ее уже после его переправки в Нью-Йорк. Она зародилась в одной из его ран.

Во время госпитализации он начал работать над книгой, которая тогда еще носила другое название, но вскоре будет называться «Планета людей»[45]. Однако вдохновения вновь не хватало. Он нуждался в эмоциональном шоке, который мог исходить только из воспоминаний детства. Для этого он оставил Соединенные Штаты с намерением совершить паломничество в Сен-Морис, а потом во Фрайбург. Потом он поехал повидать свою бывшую гувернантку Маргариту Шапеи, которую дети в свое время называли Муази[46]. И тогда воспоминания вернулись, а вместе с ними появилось и вдохновение.

Однако вновь обретенное спокойствие оказалось недолгим. Международная обстановка быстро захватила его. 29 сентября были подписаны Мюнхенские соглашения, которые не могли обмануть никого, даже Даладье, который, выходя из самолета по возвращении в Орли, ответил на овации словами: «Ах! Идиоты! Если бы они только знали». Сент-Экзюпери тоже не питал иллюзий. Он знал, что эти соглашения открывали нацистской Германии свободный путь в Чехословакию. И потом тоска писателя будет только увеличиваться – особенно во время его поездки в Германию, куда он отправился несколько недель спустя. Там он посетил «Школу фюреров» (Führerschule), которая безумно напугала его. Ему казалось, что это какой-то страшный сон. Он понимал, что там воспитывают не высших должностных лиц, а роботов. Во время своего визита он обратился к Отто Абецу, ответственному за франко-германские отношения, сопровождавшего его, и заявил: «Создаваемый вами тип человека меня не интересует». И речь тут могла идти не о храбрости, а о простой констатации, которая оглушила его и привела в отчаяние. Это был март 1939 года. И он уже понимал, что война неизбежна: все восхваляли его «Планету людей», а он ее предчувствовал.

* * *

С этой тревогой Сент-Экзюпери вскоре вернулся в Соединенные Штаты, чтобы участвовать в американском издании своей книги. Он не знал, что ждет его в будущем, но был готов к худшему. И там, в Америке, его дискомфорт, пусть и завуалированный, не давал ему ни секунды на передышку. Он страдал, заранее страдал по поводу того, что казалось ему неизбежным.

«Тогда, быть может, мне раскроется то, что трудно выразить словами. Я приду к огню, как слепой, которого ведут его ладони. Он не смог бы описать огонь, а все-таки он его нашел. Так, быть может, явится мне то, что нужно защищать, то, чего не видно, но что живет, подобно горящим углям, под пеплом деревенских ночей».

«Военный летчик» (1942)

Орконт – Сражение при Аррасе – Абсурд

23 АВГУСТА 1939 ГОДА, в Нью-Йорке, Антуан де Сент-Экзюпери находился в своем гостиничном номере. Он провел весь день на телефоне. Только новости, приходящие из Европы, были не слишком добрыми. Подписание советско-германского пакта в тот самый день заставляло опасаться неминуемого немецкого наступления на Западном фронте. Он не хотел больше ждать, он желал вмешаться. Он не мог выглядеть тем самым интеллектуалом, о которых он потом скажет в «Военном летчике», что их «держат про запас на полках Отдела пропаганды, как банки с вареньем, чтобы подать после войны». Он хотел сражаться, ему нужно было подписаться под своими собственными словами. И он вернулся в Париж и там нашел в почтовом ящике мобилизационное предписание, согласно которому ему следовало явиться 4 сентября на базу Тулуза-Монтодран. События следовали одно за другим. 1 сентября войска Вермахта напали на Польшу, союзника Франции и Англии. Механизм войны заработал. Во Франции была объявлена всеобщая мобилизация.

Из-за возраста и состояния здоровья он был назначен в учебное подразделение военных летчиков. Но это назначение не устраивало его. Он должен участвовать в борьбе всей своей плотью. Потому что, как он написал в письме к другу: «Если я не буду участвовать в войне, морально я стану чувствовать себя очень плохо. Мне многое хочется сказать по поводу этих событий. Но как бойцу, а не как туристу. Это мой единственный шанс подать голос». Ему хотелось защищать цивилизацию, которую он предвещал. Он объяснил в своем радиообращении от 18 октября 1939 года, называвшемся «Пангерманизм и его пропаганда», что это не только борьба за Польшу, это борьба за право на существование, защита всей цивилизации. Это защита человека от морали зверей.

Он делал все возможное, чтобы попасть в боевую часть. Однако между ним и штурвалом боевой машины имелись препятствия, и они были весьма серьезны. Он это знал: его состояние здоровья не позволяло ему получить такое назначение. Медицинская экспертиза сделала вывод, что он не может быть допущен к полетам. А его друзья считали, что было бы более полезно, если бы интеллектуал на службе человечества выжил. Ему предложили должность в CNRS[47], ссылаясь на его многочисленные патенты, но он был против. Он пошел на обед, на котором, как ему стало известно, ему должно было быть сделано это предложение, в сопровождении капитана Макса Желе, и он попросил его помочь ему его отклонить. Он сказал Дидье Дора, директору авиакомпании «Латекоэр», что не хочет выглядеть подлецом или пустым болтуном.