Возможно, с разрастанием города к XII веку или же с обмелением части соединявшего Старигард с морем залива, связано возникновение ещё одной, «приморской», не укреплённой части города (Гельмольд, II, 13), возможно, бывшей торговым центром, разрушенным данами около 1170 года. С другой стороны, археология подтверждает, что ранее должен был иметь выход к морю и сам город. В 1860 году у стен крепости были найдены остатки планочного корабля, около 15 шагов в длину, однако сохранились лишь описания этой находки (Gabriel 1991a, S.80). В 1138-39 гг. значительная часть Вагрии подчиняется и начинает колонизироваться саксами, однако «старигардская земля» остаётся под контролем ободритского князя Прибислава. В 1148-49 гг. крепость была разрушена данами. Согласно Гельмольду, епископ Герольд, которому поручено около 1150 года было поручено в третий раз восстановить старигардское епископство, застал город разрушенным и пустым, сам же Прибислав жил в это время неком «далёком селении». При этом разрушенная крепость продолжала ещё оставаться культурным, политическим и экономическим центром окружающих её славянских земель, «старигардской земли». У её руин в то время существовал большой еженедельный рынок, представлявшийся немецким миссионерам, как место собрания большого числа славянского деревенского населения, «оплотом язычества», так что здесь была учреждена миссия и в дальнейшем построена церковь. Кроме языческого святилища и идолов в самом Старигарде, в его пригороде до середины XII века располагалась священная роща, «бога альденбургской земли Прове», детальные описания которой оставил Гельмольд:

«По дороге пришли мы в рощу, единственную в этом краю, которая целиком расположена на равнине. Здесь среди очень старых деревьев мы увидали священные дубы, посвященные богу этой земли, Прове. Их окружал дворик, обнесенный деревянной, искусно сделанной оградой, имевшей двое ворот. Все города изобиловали пенатами и идолами, но это место было святыней всей земли. Здесь был и жрец, и свои празднества, и разные обряды жертвоприношений. Сюда каждый второй день недели имел обыкновение собираться весь народ с князем и с жрецом на суд. Вход во дворик разрешался только жрецу и желающим принести жертву или тем, кому угрожала смертельная опасность, ибо таким здесь никогда не отказывалось в приюте…

Когда мы пришли в эту рощу и в это место безбожия, епископ стал увещевать нас, чтобы мы смело приступали к уничтожению рощи. Сам же, сойдя с коня, сбил шестом лицевые украшения с ворот. И, войдя во дворик, мы разрушили всю его ограду и свалили ее в одну кучу вокруг священных деревьев, и, подкинув огонь, устроили костер из множества бревен, однако не без страха, как бы на нас не обрушилось возмущение жителей. Но господь покровительствовал нам» (Гельмольд, I, 83).

Несмотря на то, что сама ограда, судя по описанию антропоморфных изображений на ней, была украшена изображениями языческих божеств, Гельмольд сообщает, что Прове не было посвящено идола как такового, а только лишь роща.

Из рассказа Гельмольда может сложиться впечатление, что священная роща располагалась на единственном ровном месте в Вагрии, что, скорее всего, было оговоркой. Противоречие такой «равнинной» формулировки бросается в глаза при ближайшем знакомстве с окрестностями Старигарда, описываемой Гельмольд ом «альденбургской земли». Дело в том, что вся эта область представляет собой одну сплошную равнину, так что выражение «единственная равнина в альденбургской земле» решительно теряет всякий смысл. Однако выделение хронистом положение рощи на местности должно было преследовать какую-то цель – всё-таки он сам присутствовал при описываемых событиях и что-то в положении рощи ему при этом запомнилось. Интересное предположение высказал немецкий археолог И. Габриэль, предположив, что в процитированном выше отрывок было пропущено слово: «пришли в единственную рощу в том краю, [в остальном] целиком расположенном на равнине».

Действительно, если священная роща выделялась из общего ландшафта, то в «альденбургской земле» она могла быть только возвышенностью. Возведение святынь на возвышенностях и горах в тоже время было очень характерно для славян. В этом случае определить местонахождение бывшей священной рощи можно с большой долей вероятности. Даже сейчас ещё, при восхождении на заметно понизившиеся с веками остатки валов старигардской крепости, взгляд непременно останавливается на одной точке на горизонте – горе Винберг. Эта гора является наивысшей точкой на практически всего полуострова и прекрасно видна здесь отовсюду, действительно являясь ориентиром. Любопытно и само её название – Винберг, в переводе с немецкого «освящённая гора». В качестве другого возможного указания на нахождение здесь священной рощи можно привести название поля возле горы Винберг – «Путлос». «Пут» на языке балтийских славян или в передаче его немцами значило «под» или «рядом». Так, находящийся на соседнем со Старигардом острове Фемарн славянский топоним «Путгартен» означает «под гардом» – то есть «под (рядом) с городом». Путлос же в таком случае могло значить – «под (рядом) с лесом». Славянское название «подлесья», как окружающих гору Винберг полей, подтверждает, что предполагаемый лес должен был быть здесь именно в славянские времена.

В случае, если все эти догадки верны, не может не вызвать интерес и сам выбор славянами места для старигардской святыни. Дело в том, что гора Винберг является огромным курганом, насыпанным над самым большим дольменом северной Германии ещё в каменном веке. Длина холма составляет около 115 метров, а высота холма – более 60. Знали ли, считавшие это место священным славяне, что оно является древней гробницей? Любопытно также и то, что на вершине горы-дольмена археологи обнаружили и уже собственно славянский курган.

Многое говорит в пользу того, что под именем бога Прове мог скрываться славянский бог Перун.

По описаниям Гельмольда, Прове была посвящена дубовая роща, а дуб известен у прочих славян в связи с культом Перуна. Так же на связь с Перуном указывает и само имя Прове, в некоторых из рукописей Гельмольда записанное как Проне (Helmold, S. 102), что с учётом местных диалектов и немецкой передачи вполне соответствует восточнославянскому «Перун». К примеру название одной из современных деревень в Вагрии сейчас звучит как Пронсторф (нем. Pronstorf – «деревня Прона»), а первое её упоминание в 1199 году звучало как «Пероне» (Perone). Другая деревня, сейчас называющаяся Прон (Prohn), находится возле Штральзунда, также впервые упоминается в 1302 году как Перун (Perun). Оба примера наглядно показывают, что изначальное славянское Перун в записываемой немцами на латыни топонимике со временем переходило в Прон. Впрочем, такой переход мог быть связан и не с немецким искажением, а с особенностями самих местных славянских диалектов. Так, в единственном сохранившемся из языков северно-лехитской группы кашубском языке известен некий «злой дух Парон». В кашубских магических формулах-заклинаниях он также известен в близких к «Пероне/Пароне» формам (ala peränove! ala taronove! alaporönove!) (Popowska-Taborska 1998, S. 37–39).

В первой половине XII века упоминается и жрец этой священной рощи Прове/Проне со странным именем Мике (Гельмольд I, 69), возможно, бывший последним её жрецом. Вскоре после уничтожения священной рощи, на месте славянского рынка у разрушенной городской крепости была построена новая церковь, которая стоит здесь и по сей день. Третье старигардское епископство, однако, просуществовало не дольше своих предшественников и уже в 1160 году было перенесено в Любек. И хотя современный город