В этот момент я догадываюсь, что мало кто бывает в этой мастерской и видит то, что сейчас вижу я. От этой мысли у меня в горле встает ком.

– У меня нет проблем с алкоголем, – откровенно говорит он. – У меня возникло чувство, что я обязан вам это сказать. Другое дело мой отец: вот он был алкоголиком. Глупо было с моей стороны присосаться к бутылке виски в попытке стереть кое-какие неприятные воспоминания. Ведь это благодаря памяти об отце я умудряюсь сохранять равновесие. Я видел, что с ним сделало уныние: в конце концов оно его уничтожило. Он считал себя непонятым, и был прав: кому под силу рассудить, что является искусством, а что нет? Он писал то, что видел сам, так и надо. Но изолировать себя и впасть в отчаяние было ошибкой, потому я и устроил здесь базу отдыха.

Я резко оборачиваюсь. Глаза Нико впиваются в мои.

– Картину в моей комнате написал ваш отец, она меня вдохновляет. Она трогает какую-то струну вот здесь. – Я касаюсь своей груди. – Это был его подарок вам.

Его лицо застывает, я чувствую, что задела его за живое. Но он делает усилие, чтобы прийти в себя. Я, испытывая смущение, бреду вдоль живописных работ. Перед каждой из них я замираю в восторге. Какой вдохновляющий опыт!

– Не знала, что художники пишут сразу по нескольку картин. – Говоря это, я стараюсь, чтобы мой голос выражал больше радости, чем я чувствую на самом деле. Меня мучает, что я могла неосторожно ляпнуть что-то не то.

– Все дело в правильном настроении, Ферн. День на день не приходится.

– Это заметно, – отвечаю я с улыбкой, надеясь свести все к шутке. – Наверное, у живописцев случаются такие дни, когда определенный цвет наполняется особенным смыслом?

Он смеется:

– Понимаю, о чем вы, но это непреднамеренно. Сначала синее настроение, потом, дальше по ряду, зеленый день… Нет, просто такая у меня манера. Иногда мое внимание привлекает небо, и мне хочется поэкспериментировать и передать правильный оттенок. А порой меня манит лес, что позади сада. Или сад, обнесенный стеной, с его изобилием розового, красного, фиолетового…

– Говорите, ваш отец мучился?

Он кивает:

– После него осталось столько недописанных работ! В последние несколько лет жизни он боролся с пристрастием к алкоголю. Большой талант обычно сопровождается сильными страстями. Он был фанатиком деталей. Скажу вам правду: он ненавидел каждую свою живописную работу – и каждую по своим причинам. Помню, как однажды в детстве принес ему в мастерскую обед и застал ужасную сцену: он резал холст ножом, кромсал из-за того, что никак не мог удовлетвориться тем, как поймал игру света и тени. В считаные минуты он уничтожил свой труд нескольких недель. Меня напугало то, что я увидел в его глазах. Он начал принимать обезболивающие, но все быстрее катился по наклонной плоскости. В конце концов он принял целый пузырек и испустил дух.

Он не ищет сочувствия, поэтому я молчу. Что сказать, услышав такое?

Нико подводит меня к полотнам, стоящим на полу в углу мастерской, и снимает с них покрывало. Подняв первое из полотен, он поворачивает его ко мне и устанавливает на мольберте. В полотне все четыре квадратных фута, на нем изображена сидящая на стуле перед окном молодая женщина. Эта картина не похожа на ту, что висит у меня в комнате: она написана филигранно, очень точно.

– Улавливаете недостатки? – спрашивает Нико, наблюдая за мной, пока я рассматриваю картину.

– Красота! Лицо как живое, мне кажется, что глаза следят за мной, стоит мне подойти ближе. Кажется, я могу потрогать эту женщину, прикоснуться к ее коже… При этом мне что-то мешает, чувствуется какой-то изъян, не пойму толком какой.

Он делает шаг назад, тоже не сводя взгляда с картины.

– Шея длинновата. Угол окна нарушает перспективу – совсем капельку, но и этого достаточно, чтобы глаз уловил это и не позволил получить полноценное эстетическое впечатление.

– Все равно это очень красивое произведение искусства, Нико.

Он кивает:

– Не спорю. Но мой отец был другого мнения. После того как он дописал этот портрет моей матери, она не позволила ему повторно использовать этот холст, как он в то время нередко поступал. Это было еще до того, как он пристрастился к медикаментам. Картина сохранилась только благодаря ей, но она никогда не висела на стене, потому что, с его точки зрения, свидетельствовала о его неумелости. Для меня это и бесценная память о матери, и напоминание о его безумии.

Его боль так реальна, что ее чувствую даже я.

– Это так грустно, Нико. Он обладал невероятным мастерством, но видел, увы, только мелкие изъяны, от которых не избавлена ни одна работа. Что ж, по крайней мере, он смог получить удовлетворение от того, что некоторые его работы успели купить до его кончины.

Нико пристально смотрит на меня, я вижу в его взгляде душевную боль.

– Верно, вот только в конце концов это довело его до самоубийства.

10. Хоть кому-то я нужна

– Привет, Ферн, как прошел день?

– Хорошо, спасибо, Патриция. Результат – два маленьких рисунка и кое-какие знания о перспективе. Что у вас?

Я пододвигаюсь на скамейке, освобождая ей место, чтобы она не сидела на треснутом выгоревшем куске сиденья. Скамейка стоит в приятном тихом месте. Приготовленный Марго ужин был очень вкусным, я немного переела, и теперь меня клонит в сон. Надо было ограничиться главным блюдом! Но кто способен устоять перед традиционным tarte aux poires?[3] Только не я!

– К моему удивлению, все хорошо. Под надзором мастера мне даже удалось слепить премиленький горшочек. Одиль заполнила печь обжига: ночью горшки будут прожариваться. Завтра мы покроем их глазурью. Я так рада, что вы мне это посоветовали! А еще у меня вышел интересный разговор со Стефаном, он мне очень помог. Симпатичный человек!

Я не верю своим ушам. Кажется, я еще не видела Патрицию за беседой с кем-либо, кроме меня и Келли. Выходит, она начинает открываться, сегодня вечером она выглядит спокойной и уверенной.

– Келли останется здесь еще на неделю или две, она вам говорила?

Патриция мотает головой:

– Я не знала. Очень рада за нее! Она прекрасно ладит с Тейлором. Я заметила ее в его бригаде сегодня днем.

Я удивленно смотрю на нее. Она приподнимает брови, что говорит о том, что известие о Келли для нее не совсем неожиданное.

– Это немного странно: он минимум на десяток лет старше ее. Как вы считаете, мне стоит сказать об этом Нико?

– Почему нет? Впрочем, Тейлор весьма выдержанный и учтивый молодой человек. Я еще с ним не разговаривала, но вчера до меня долетели обрывки их беседы. Я прогуливалась под вечер, когда они удалились с гитарами в сад. Все выглядело вполне невинно.

Мысленно я обозвала