только что спустился в кратер вулкана и вернулся обратно: со мной остался страх за тех, с кем мне довелось здесь встретиться, страх сказать что-то лишнее и быть обнаруженным; унижение, ложь во спасение со стороны общественности, с которой христиане вынуждены мириться, чтобы выжить; житейские истории, которые люди рассказывают шепотом, оставаясь анонимами. Уезжая из Газы, я ощущаю прилив тошноты, самооценка моя стремится к нулю, я не желаю когда-либо снова сюда вернуться.

Ни в одном языке нет слов для описания положения христиан в секторе Газа. Лексикон, который мы используем, когда речь заходит о нарушениях прав человека, тут неуместен. То, что здесь происходит, нельзя назвать систематическим преследованием; ненависть исходит не от верхушки ХАМАСа; призывов к расправе над христианами тут тоже не услышишь. Больше всего пугает то, что зло исходит от детей на улицах; от самопровозглашенных, требующих чистоты нравов исламистов, у которых полностью развязаны руки; от отдельных лидеров парламента, обладающих тайными связями со службами безопасности и органами управления; от огнедышащих имамов и средств массовой информации. А правительство ничего с этим не делает и даже не собирается делать.

Мы основывали представления о ненависти по отношению к меньшинствам на длившейся сотни лет истории преследования евреев в Европе, которая, вероятно, отличалась еще большей жестокостью, а сам антисемитизм был санкционирован непосредственно правящей верхушкой. Но ближневосточная ситуация весьма отличается от той, что мы привыкли представлять себе. Здесь происходящее принимает более мягкие формы, оно более скрытое, более хаотичное и асимметричное; здесь сложнее призвать правительство к ответственности.

Покидая Газу, я буквально мечусь в поисках нужного слова. Как назвать увиденное мною? «Погромы» – слишком сильно, «домогательства» – слишком грубо, «преследования» – чересчур неистово, «дискриминация» – банально. Следует придумать какой-то термин, обозначающий нечто среднее между всеми этими понятиями. Здесь имеет место менее прямолинейное, менее управляемое явление, которое вызывает такое страстное желание среди христиан покинуть эту территорию, где их предки селились еще за несколько столетий до момента строительства церкви в 407 г.

По всей видимости, в Египте это отсутствие понятий должно ощущаться еще сильнее.

Глава 2. Египет

Я прилетаю в Каир осенью 2012 г. в разгар худшего кризиса, в котором Египет оказался с момента революции, разразившейся в стране почти два года назад. Прошло несколько дней с момента, когда президент Мухаммед Мурси, кандидат от движения «Братья-мусульмане», получил полный контроль над страной и принял на себя полномочия высшего исполнительного органа. Он обосновал это тем, что его долг заключается в защите революции и проведении голосования за проект конституции. Разъяренные демонстранты дали ему прозвище «Мурсилини». Десятки тысяч протестующих собрались на площади Тахрир, в центре самого густонаселенного города Африки. (В последние месяцы акции протеста приобрели такой накал, что 3 июля 2013 г. с помощью армии самого Мурси пришлось убрать от руля правления.)

На следующий день после прибытия я перехожу через мост Каср Эль-Нил, пытаясь пробраться к площади Тахрир. Меня сопровождает молодая журналистка-христианка, по совместительству работающая переводчиком и помощником оператора и журналиста западных СМИ. Помимо перевода ее роль – следить за сохранностью оборудования, чтобы его часом не разбил кто-нибудь из юных смутьянов.

Здесь не слишком людно, вокруг слоняются небольшие группы молодых людей; в нос ударяет запах слезоточивого газа, который использовали тут всего несколько часов назад во время столкновений с полицией. На улицах валяются обгоревшие автомобили и одинокие булыжники. Здесь, в центре Каира, мы находимся в районе, который никем не контролируется. Перейдя через мост, мы вчетвером выходим на боковую улицу и, минуя поросший травой холм, подходим к невысокой стене, где оператор и журналист уже побывали заранее, пытаясь подыскать подходящее место для съемки.

Попав на одну из периферийных улочек, мы тут же оказываемся припертыми к стене группой из 30–40 подростков, которым на вид не дашь больше 13–14 лет. На протяжении многих месяцев все то и дело говорят о таких вот группировках молодых египтян, которые, вместо того чтобы идти в школу, предпочитают болтаться по округе, не имея никаких иных намерений, кроме как совершать выпады против полиции и приставать к прохожим. На самой площади и в переулках было изнасиловано множество женщин. Не далее как вчера толпа из 300 молодых людей раздела здесь догола трех девушек.

С полным осознанием происходящего мы стоим, прижавшись спинами к стене, и пытаемся сообразить, как нам выкрутиться. Похоже, что у этой группы нет лидера, у многих изо ртов торчат сигареты с марихуаной, глаза налиты кровью от слезоточивого газа. Вид у всех дикий, неопрятный, они скалят гнилые зубы, после стычек с полицией и недосыпания их сотрясает адреналиновая лихорадка. Обсуждают, стоит ли разбивать камеру идущего впереди них оператора. Кто-то уже начал приставать к женщине.

Она ведет себя довольно сдержанно, с улыбкой пытается убедить их в том, что журналисты на их стороне, поэтому уничтожать наше оборудование глупо. Сам я в данный момент мечтаю только о том, чтобы, отыскав на тротуаре какой-нибудь люк, немедленно в него забраться и перебраться прямиком на более безопасную сторону Нила. Слегка пошутив, немного пригрозив, они стали проявлять дружелюбие и любопытство, которые вскоре сменились капризностью и агрессией. Явный знак того, что в любую секунду все могло привести к взрыву.

Прошло немало времени, пока нам наконец удалось в какой-то степени от них освободиться, уже на подходе к площади Тахрир, где нам на выручку пришел пожилой врач, принесший извинения за их поведение. Целых 45 минут они шествовали за нами по всей площади. Обретя долгожданную свободу от них, мы направились в кофейню.

От нашего столика были видны раскинутые в центре площади палатки, вокруг которых бесцельно слонялись мужчины; женщины здесь явно отсутствовали. Высотки вокруг площади казались пустыми, балконы сплошь утыканы спутниковыми антеннами и телевизионными камерами. Вся площадь Тахрир представляла собой гигантскую самоподдерживающуюся систему, состоящую из манифестантов, бездомных хулиганов и тележурналистов, существующих в тесном симбиозе. На этой неделе в связи с ужесточением борьбы за конституцию группы демонстрантов – лагерь оппозиции и лагерь Братства – собираются идти друг на друга и биться насмерть; вся пищевая цепочка пришла в движение.

Журналистка сообщает мне, что, хотя внешне она ничем не отличается от других египетских женщин, ее принадлежность к христианству проявляется в том, что она не носит хиджаб, и это делает ее потенциальной жертвой. По мере удаления от центра Каира на улицах все реже встречаются женщины с непокрытыми волосами, впрочем, и здесь, в самом центре событий, таких немного.

– Все мои друзья только и говорят о том, как бы отсюда уехать, – рассказывает журналистка (женщина просила