— Русский народ шел за большевиками, потому что те им землю пообещали, — объяснял Курбатов. — Белым же, кроме казаков, и опереться-то было не на кого. И не зря казаки стали первым репрессированным народом в советской истории. Был народ, он гремел на весь мир. Казаков все боялись — турки, татары, французы, чечены, а еще кремлевские правители — от русских царей до еврейских большевиков. Но теперь этого народа почти уже нет. Казаки превратились в обычных колхозников. Вывели нашу породу на корню. Целая вселенная сжалась до маленькой точки. Разве не обидно? Не противно? Не страшно? Да на каждом из нас — такая ответственность, что героическим предкам даже не снилась! Мы последние из могикан, последние живые троянцы на руинах поверженной Трои. Не исчезнуть, не выродиться — намного труднее, чем победить.

Петр Курбатов видел только один способ сохранить казачество как нацию — брать пример с евреев или кавказских народов, организовать внутри официального государства свое неформальное, основанное на собственных законах, которые для каждого казака были бы важнее государственных.

— Нам, казакам, нужно друг за дружку держаться, — понизив голос, подводил всегда Петр Курбатов итог своим историческим откровениям. — Здесь, на зоне, на воле — везде. Если казак добился в жизни успеха, он должен тут же поделиться этим успехом с другими казаками, тащить их за собой, обрастать ими. Если казак оказался в беде, другие должны немедленно прийти ему на помощь, не особо интересуясь, прав потерпевший или виноват. Сегодня поможешь ты, завтра помогут тебе. И от этого все казачество будет только сильнее.

Ну а поскольку государственные законы в такой схеме вторичны, то главную роль в казачьем возрождении Курбатов отводил криминалу — казачьей мафии, которую еще предстояло создать по примеру мафии итальянской. Эту идею учитель истории буквально вдалбливал в головы своих слушателей. И Рогачев с каждой курбатовской лекцией все больше ею проникался.

Ростовский этап прибыл через месяц. Вместе с ним на зоне появился вор в законе Жора Ереванский, прихваченный ментами на наркоте и осужденный на два года. Серега и не подозревал тогда, что этот крупный лысый пожилой еврей сыграет в его жизни ключевую роль.

Вокруг Жоры сразу началось лихорадочное брожение. Его то и дело водили на беседы к начальнику колонии. Содержание этих разговоров было никому неизвестно. Ереванского определили в четвертый отряд. Едва он там появился, сразу был окружен заботой местных блатных. Жору торжественно проводили в угол на самую почетную койку. Утром, протерев глаза ото сна, вор в законе увидел возле кровати новые до блеска начищенные сапоги, а на тубаре — белую футболку и черный милюстиновый костюм. И уже накрыт был стол, где ждала Жору фарфоровая посуда, а в ней — югославская ветчина с горчицей, финский сыр «Виола», кофе со сгущенным молоком, мягкий белый хлеб…

Но Жора не стал надевать дареные сапоги и костюм, не стал садиться к столу. Он напялил свою пыльную этапную робу и устроил местным гостеприимным жуликам что-то вроде экзамена. Начал расспрашивать о порядках, царящих на зоне, и выяснять, насколько правильной жизнью они живут. Их рассказ не показался ему убедительным. Ереванский обозвал принимающую сторону автоматными рожами, холуями ментов и попросил сдриснуть подальше с его честных глаз.

На следующий день Жору посадили в ШИЗО. В ответ часть ростовчан тут же объявила голодовку. На усмирение пришлой братвы бросили «олимпийскую команду». Качки-старшины по 10—15 человек ходили по отрядам и гасили самых активных смутьянов. В первый отряд «олимпийцы» ворвались внезапно. И уже через десять минут оттуда в сторону медсанчасти вынесли на носилках четырех человек. Во втором отряде нападения ждали, и поэтому там побоище длилось почти полчаса. Старшинам пришлось биться с организованной группой смутьянов, превосходившей их численно. Но они вновь одержали верх. Не только благодаря своему здоровью и бойцовским навыкам, но еще благодаря самодельным панцирям и шлемам, изготовленным на промзоне из кусков листового железа. Они надежно защищали от заточек и пик, которые пытались пускать в ход обороняющиеся.

А вот в третьем отряде «олимпийцы» победить не смогли. На их пути встал Рогачев. Когда непрошеные гости ворвались в их барак, он, как ужаленный, подскочил со своей койки и оказался лицом к лицу с предводителем старшин — Рыжиковым, упакованным в самодельные латы и сжимавшим в руках какую-то увесистую железяку. Серега был безоружен. Но его взгляд метал молнии в культуриста. И тот смутился. Вместо того, чтобы действовать решительно, Рыжиков вступил с Рогачевым в переговоры:

— Отойди. Мы ростовских замутчиков пришли наказать.

Но Серега не посторонился.

— Мы их сами, если надо будет, накажем. Это не твой отряд, — медленно произнес он, буравя глазами Огня. А за спиной Рогачева уже собиралась группа поддержки. Помимо ростовских, вокруг него сгрудились все «казаки» — слева подпер плечом бывший десантник Михалыч, справа возвышался горой Паша Сизый. У обоих в руках были тубари. Серега даже слегка кайфовал от этой ситуации. Начиналось привычное адреналиновое опьянение. Он сам себя взнуздывал, его голос становился все громче.

— Хотите выяснить, кто круче, выходите с ростовскими на центряк и бейтесь. Мне плевать на Ереванского, плевать и на оперчасть. Ты пришел ко мне в дом с оружием. Значит, ты для меня враг, — при этих словах Рогачев обвел взглядом своих сторонников. Их стало еще больше. Теперь за его спиной толпились и «камыши», и большая часть «трактористов», и даже двое отрядных «обиженных»… Только блатные «отрицалы» остались сидеть на койках с кривыми улыбками.

Вдохновленный увиденным, Рогачев решился перейти за грань.

— Вон отсюда! — гортанно выкрикнул он, брызнув слюной в лицо Огню. Глаза врага блеснули обреченной отчаянной злостью. Он резко выбросил вперед руку с прутом, но Серега опередил его на долю секунды, погасив злость врага в самом зародыше — нанес Рыжикову сокрушительный удар в подбородок. Он вложил в него всю ненависть, весь свой зашкаливавший адреналин. Главный козел отлетел от Серегиного кулака метра на полтора. Сильно стукнувшись затылком о пол, он потерял сознание. На несколько секунд установилась полная тишина. Возникло какое-то коллективное чувство неловкости. Потом «олимпийцы» подхватили на руки своего поверженного вожака и молча покинули помещение. Это был звездный час Рогачева.

После этого поражения культуриста Рыжикова старшины-качки перестали ходить по отрядным баракам. Но тут же случилась другая история.

В подвал первого отряда привезли бочку с клеем БФ-6. Это было странно. Раньше за кружку такого клея, найденного у зэка, его без разговоров сажали в ШИЗО. Потому что БФ-6, разведенный с водой, при употреблении внутрь вызывает не столько алкогольное, сколько причудливое химическое воздействие на мозги. А тут вдруг целая бочка почти в свободном доступе. Ее быстро вскрыли. Клей разнесли по отрядам. Зона неуклонно пьянела. Между зэками начали вспыхивать жестокие разборки. В том числе и в третьем отряде. Но Серега, ставший в одночасье главным отрядным авторитетом, эти разборки кулаками решительно пресекал. Местные блатные тут же пустили по зоне слух, что Рогатый беспредельничает — много на себя берет. Серега кожей чувствовал, как к нему, недавнему отрядному герою, меняется отношение — он уже весь был исколот колючими пьяными взглядами. С ним остались одни «казаки».