Однажды летом папа Софии принес палатку и поставил ее на поляне, в ущелье, чтобы укрываться в ней, если приедет много гостей. Палатка была такая маленькая, что приходилось заползать в нее на четвереньках. Если лечь рядом, там можно поместиться вдвоем. Но света в ней не было.

— Это что, палатка скаутов? — спросила София. Бабушка фыркнула.

— Мы шили себе палатки сами, — ответила она и стала вспоминать, как выглядели их палатки — большие, устойчивые, серо-коричневого цвета. А это — так, игрушка, ярко-желтая игрушка на случай, если нагрянут гости.

— Так, значит, это не скаутская палатка? — разочарованно спросила София.

Тогда бабушка сказала, что, может быть, и скаутская, но на современный лад. Они заползли в палатку и легли рядом.

— Не спи, — сказала София. — Я хочу, чтобы ты рассказала, как ты была скаутом и что вы делали.

Когда-то давно эта просьба обрадовала бы бабушку, но в ту пору это никого не интересовало, а теперь у нее не было ни малейшей охоты вспоминать.

— У нас были костры, — коротко сказала она и вдруг ощутила прилив меланхолии.

— А дальше?

— Костер складывали «колодцем», такой долго горит. А мы сидели вокруг и мерзли. И ели суп.

Странно, подумала бабушка, не могу дальше рассказывать, слов подходящих как-то нет, или, может быть, дело в том, что я недостаточно стараюсь. Это было так давно. Быльем поросло. Но если не я, то кто же расскажет об этом, так это все и канет.

Она села и сказала:

— Ночевки мне плохо запомнились. Тебе надо как-нибудь самой попробовать заночевать в палатке.

София взяла с собой в палатку пижаму. На закате она закрыла дверь детской и пожелала всем спокойной ночи. Совершенно одна девочка отправилась в ущелье, показавшееся в этот вечер далеким, забытым Богом, людьми и скаутами местом, просто пустыня, а впереди была ночь. София расстегнула молнию палатки, залезла внутрь и легла, натянув одеяло до подбородка. Закатные лучи проникали сквозь желтую ткань, от этого в палатке стало уютней. Никого не было ни внутри, ни снаружи. София лежала одна-одинешенька, словно в коконе, посреди света и тишины. А когда солнце опустилось еще ниже и палатка окрасилась в пурпурный цвет, София заснула.

Ночи уже стали длиннее, и, когда София проснулась, кругом стояла кромешная тьма. Какая-то птица пролетела над поляной, прокричав сначала где-то рядом, а потом вдалеке. В ночной тишине был слышен плеск волн. Вдруг на пустой поляне, точно от чьих-то шагов, заскрипел гравий. Палатка будто растворилась в ночи, и Софии казалось, что она спит прямо на земле. Закричали какие-то другие птицы, чернота кишела незнакомыми шорохами и звуками, которые невозможно было определить. Никто даже не смог бы их описать.

— Боженька, — прошептала София, — сделай так, чтобы я не боялась. — И она представила себе, что будет, если она струсит. — Миленький Боженька, сделай так, чтобы они меня не презирали, если я все-таки струшу.

Первый раз в жизни она так прислушивалась к тому, что происходило вокруг. Первый раз в жизни она, выбравшись из палатки, так чувствовала босыми ногами прохладную, крупитчатую и необыкновенно сложную почву. София ощущала подошвами мелкий гравий, влажную траву и большие гладкие камни, иногда по икрам скользили ветки кустарника. Земля была совсем черной, а небо и море чуть отсвечивали серым цветом. Остров, словно маленький листок, плавал на поверхности моря. В бабушкиной комнате светилось окно. София осторожно постучалась — ночью все звуки казались громче.

— Ну как? — поинтересовалась бабушка.

— Хорошо, — ответила София.

Она села у изножья кровати, глядя на зажженную лампу, на сеть и плащи, висящие на стене. Зубы ее наконец перестали стучать, и она сказала:

— Совсем нет ветра.

— Да, очень тихо, — согласилась бабушка. У бабушки два одеяла. Если одно положить на матрас и взять подушку, то получится постель. И это совсем не то, что возвращаться в детскую, остаться здесь — почти то же самое, что заночевать на открытом воздухе. Нет, все-таки не то же самое. Но ведь если ночуешь в палатке вдвоем, то все равно считается, что на открытом воздухе.

— Сегодня ночью много птиц, — сказала бабушка.

Можно и по-другому: взять одеяло и лечь на веранде, рядом с комнатой. И на открытом воздухе, и одна. О Господи Боже мой!

Бабушка сказала:

— Я не могла заснуть, и в голову полезли всякие грустные мысли.

Она села на кровати и потянулась за сигаретами. София машинально подала ей спички, но голова ее была занята другим.

— У тебя ведь два одеяла? — спросила она.

— Так вот, я говорю, — продолжала бабушка, — что разные мысли лезут в голову. То, что раньше казалось таким интересным, теперь не волнует. Чувствуешь себя обделенным. Заброшенным, что ли. А это все же несправедливо. И даже не с кем об этом поговорить.

София снова озябла. Как же они могли разрешить ей, маленькой девочке, ночевать в палатке. Сами небось не знают, что это такое, а ее выпроводили спать в ущелье.

— Что? — спросила она сердито. — Что, ты сказала, не волнует?

— Я только сказала, что в мои годы уже невозможно во всем участвовать.

— Вовсе нет. Ты во всем участвуешь. Мы же все делаем вместе.

— Подожди! — сказала бабушка, она была возбуждена. — Я не договорила! Я знаю, что мы все делаем вместе. У меня всегда была насыщенная жизнь, необыкновенно насыщенная, слышишь? Необыкновенно! Но все точно кануло, я уже ничего не помню, мне все стало безразлично, а ведь как раз теперь мне необходимо это вспомнить.

— Что ты не помнишь? — обеспокоено спросила София.

— Не помню, например, что чувствуешь, когда ночуешь в палатке, — сказала бабушка.

Она затушила недокуренную сигарету, легла снова и стала смотреть в потолок.

— В мое время, — сказала она задумчиво, — девочкам не разрешали спать в палатках. Я с большим трудом уговаривала родителей отпустить меня. Помню, что это было чудесно, а как именно, не помню, и даже не могу никому рассказать.

За окном снова пролетела с криком стая птиц. Из-за зажженной лампы окно казалось чернее ночи.

— Я расскажу тебе, что чувствуешь, когда ночуешь в палатке, — сказала София. — Палатка такая маленькая, а все звуки вокруг кажутся такими громкими. — Она подумала и добавила: — И совсем не страшно. Очень хорошо, что все звуки кажутся громкими.

— Да-да, — подтвердила бабушка, — все звуки кажутся громкими.

Софии захотелось есть, она вытащила из-под кровати ящик с припасами. Они закусили хрустящими хлебцами с сыром и сахаром.

— Что-то мне спать захотелось, — сказала София, — я пошла назад.

— Иди.

Бабушка потушила лампу, в комнате наступила кромешная тьма, но постепенно глаза привыкли. София вышла из комнаты и затворила за собой дверь. Бабушка завернулась в одеяло и попробовала предаться воспоминаниям. Теперь вспоминалось лучше, без особого напряжения. В памяти всплывали одна картина за другой. Забрезжил холодный рассвет, и, нагрев постель своим теплом, бабушка заснула.