— И?

— Ну, видите ли, выяснилось, что записка предназначалась вовсе не мне. А моей сестре, которая ходила в ту же школу, только на три класса старше. У нее был очень приметный портфель с эмблемой клуба «Челси», но, как и у многих людей, кто всерьез не интересуется футболом, ее увлечение быстро прошло, а когда команда вылетела из премьер-лиги, сестра переметнулась в лагерь «Ливерпуля», потому что этот клуб как раз стал чемпионом. Естественно, портфель с эмблемой «Челси» ей оказался ни к чему, и она отдала его мне. И на следующий день этот несчастный подложил в него любовное письмо. Для меня дело кончилось тем, что я два семестра мечтал о том, чтобы стянуть с него штаны, и в конечном итоге обзавелся первым сексуальным контактом — с его другом, когда мы принимали душ после кросса. С тех пор я никогда не пытался изменить сексуальную ориентацию. — Лоренс снова улыбнулся и допил чай, проглотив несколько чаинок. Затем его лицо стало еще более обеспокоенным. — А эта Аманда, вы не сказали ей, где я?

— Нет, разумеется, — ответил Пол и непринужденно предложил: — Надеюсь, вы пообедаете?

— С удовольствием, — обрадовался Лоренс. — А затем я все-таки должен добраться до Дерби.

— Тогда я схожу в магазин, — сказал Пол, — и что-нибудь куплю.

Пол, конечно же, лгал, но у него была веская причина: Аманда убедила его, что Лоренс склонен к самоубийству, и он обещал удержать его дома до ее приезда.

Теперь, я полагаю, вы захотите знать, каким образом Аманда пришла к такому выводу.

Дело в том, что сестра Лоренса, весьма благородная молодая женщина, работала в благотворительном обществе «Самаритяне»,[8]и Лоренс, не сумев дозвониться ей домой, позвонил ей на работу. Аманда, как обычно, весь день следовала за ним по пятам, и она находилась в пределах слышимости, когда Лоренс произнес: «Алло, это „Самаритяне“?». Отсюда, вкупе с его беспокойным поведением и поспешным бегством из студгородка, Аманда сделала ошибочный, хотя и вполне логичный вывод.

А Лоренс, поговорив с сестрой, кинулся в свою комнату, лихорадочно озираясь и выглядывая полицейских, побросал вещи в сумку, задержавшись лишь для того, чтобы спросить у соседки таблетки от укачивания (его часто укачивало в транспорте). «Нет, — ответила та, — но у Тимоти дверь открыта, и у него точно они есть — посмотри на книжной полке». И это действительно было так еще три дня назад, но с тех пор Тимоти успел расстаться со своей подружкой. Это событие ввергло его в депрессию, которую он как-то утром решил перебороть, переставив в комнате мебель, и процедура эта, помимо прочего, повлекла за собой перемещение таблеток от укачивания в ящик письменного стола и перемещение снотворных таблеток на книжную полку. Пока поезд шел до Дерби, Лоренс принял не меньше четырех таблеток (недоумевая, почему они совсем не действуют), поэтому нет ничего удивительного в том, что он находился в полубессознательном состоянии, когда Пол с товарищами встретил его на вокзале в Шеффилде.

Примерно час спустя Пол с Лоренсом принялись за обед, состоящий из тостов и сыра, и тут раздался стук в дверь. Пол пошел открывать, Лоренс последовал за ним, но в коридоре замешкался. Визитерами оказались двое полицейских и женщина, в которой он сразу угадал Аманду.

— Он здесь? — спросил один из полицейских.

— Да, — ответил Пол.

— Хорошо. Теперь давайте с ним поговорим.

Лоренс повернулся и бросился вверх по лестнице. Полицейские рванулись было за ним, но Пол остановил их:

— Ничего страшного, этим путем он не выберется.

И полицейские остановились.

— Идиот, нам нужно тревожиться не из-за этого! — крикнула Аманда. — Что там с окнами наверху? Позвольте мне подняться и поговорить с ним?

Она преодолела два лестничных пролета и обнаружила Лоренса в самой верхней комнате — открывающим окно с явным стремлением выбраться на карниз.

— Подойдешь ближе, — предупредил Лоренс, — и я прыгну. Я серьезно.

Он не лгал, поскольку, если в данном месте мы обратимся к психологии (которая, надо признаться, до сих пор не являлась сильной стороной этой истории), то поймем, что Лоренс искренне считал свою жизнь не особенно ценной, и если цепь обстоятельств, которую мы только что проследили, вынуждала его совершить преждевременное и невольное самоубийство, то его это вполне устраивало. Стоя на карнизе, балансируя между Амандой за спиной и Полом с двумя полицейскими в саду, он почти испытывал желание прыгнуть. И он вполне мог прыгнуть.

Что же в таком случае ему помешало? Так получилось, что ему помешал прорыв водопроводной трубы, произошедший накануне вечером в доме, который находился в четырех милях, на другом конце Шеффилда. Такое объяснение, если бы Лоренс когда-нибудь его услышал, доставило бы ему большое удовольствие. Упомянутый дом являлся собственностью некоего Нормана Ланта, который работал учителем математики в средней школе, расположенной на улице прямо напротив садика Пола. Накануне мистер Лант весь вечер собирал воду с пола на кухне и потому не успел проверить домашние задания, так что ему предстояло проверить за обеденный перерыв тридцать четыре работы. Поскольку мистера Ланта беспрерывно отвлекали гам и сквернословие мальчишек, игравших в футбол прямо под окном учительской, он весьма недвусмысленно велел футболистам убираться прочь и продолжить игру где-нибудь подальше. Вот почему шесть школьников отправились доигрывать матч в дальний конец спортплощадки, расположенный рядом с проезжей частью, где в любом ином случае им никогда бы не пришло в голову играть в футбол; поэтому когда один из игроков, подающий надежды правый форвард по имени Питер, нанес по воротам удар с лета, находясь глубоко на половине противника (а значит, он, скорее всего, находился в положении «вне игры»), мяч перелетел через забор, взмыл вверх и ударил Лоренса под дых как раз в тот момент, когда он собрался прыгнуть. Лоренс опрокинулся назад и упал на кровать, не успев даже сообразить, что случилось.

— С тобой все в порядке? — закричала Аманда. — Ты цел?!

Она обняла его и крепко-крепко прижала к себе. И Лоренс был потрясен, потрясен сильнее, чем когда-либо в жизни, — дрожью в ее голосе, глубиной чувств, которые выдавал этот голос, теплом и силой ее рук, которые сжимали его и нежно баюкали. Он посмотрел ей в глаза, полные слез, и спросил себя, кто она и почему так за него переживает. А еще он спросил, каким образом это неожиданное развитие событий вписывается в его теорию. Он думал и думал, а она все баюкала его, а он никак не мог решить, действительно ли все, во что он верил, оказалось одним махом опровергнуто, или же происшедшее означает, что за него приняли еще одно решение — быть может, самое важное в его жизни.

Эмма закончила читать и первым ее порывом было позвонить Робину. Она не сомневалась, что рассказ нельзя использовать против него, но ей хотелось бы прояснить некоторые вопросы, и немедленно; рассказ оставил какое-то неуютное чувство, что-то в намерениях Робина, в его позиции осталось непонятным. Эмма могла либо позвонить из ближайшей телефонной будки, либо подождать до дома; второй вариант осложнялся тем, что Марк наверняка станет подслушивать. В более ясное и спокойное время Эмма, без сомнения, задумалась бы над этой странностью: ее смущает мысль, что муж услышит, как она звонит клиенту. Но сейчас она и на секунду не удосужилась подумать, что за возможность скрывается за этим смущением — возможность, что мужу вряд ли понравится Робин, даже точно не понравится.