— Машину здесь оставить или я могу заехать? — спросил полковник.

— Да загоняйте, — усмехнулся мужчина, — чего ей тут отсвечивать.

Он вернулся в домик, и через несколько секунд автоматические ворота начали медленно раскрываться. Реваев заехал внутрь и припарковался на небольшой асфальтированной площадке сразу за сторожкой. Когда полковник вышел из машины, мужчина уже вновь вернулся.

— Ну, давайте познакомимся, — протянул ему руку следователь, — Реваев Юрий Дмитриевич.

— Леха, — отозвался мужчина, с явным удивлением пожимая протянутую ему руку, — Леха Туз.

— Туз — это прозвище? — уточнил полковник. — Солидно звучит.

— Не, Туз — это фамилия, — оскалился Леха, — погоняло у меня Чугунок было.

— Отбывали, значит. — Реваев окинул собеседника взглядом, пытаясь угадать статью.

— А чего сразу отбывал? — Леха недовольно сморщился. — У меня погоняло еще с малых лет было. Ну да, отмотал семерик, было дело. Но это давно было, уж вся жизнь с тех пор прошла.

— Сто восьмая или разбой?

— Тяжкие телесные, — удивленно протянул Леха. — А вы как догадались?

Реваев пожал плечами.

— Интуиция. А почему Чугунок? Что за прозвище?

— Так вот же, — охранник постучал себя по голове, — что хошь прошибает. Когда я еще малолеткой был, у нас на районе бились крепко. Новостройки понатыкали, а рядом старый район. Вот они к нам и ходили жизни учить. А потом переселенцев больше стало, так мы их учить стали, — он усмехнулся, — вот я тогда как-то раз и зарядил одному башкой. Раз дал, так он потом только через час оклемался. А потом я приладился, так почти каждый раз кого-нибудь лбом выбивал. Вот Чугунком и прозвали. Так и сел за чугунок этот, будь он неладен.

— Бывает, — кивнул Реваев, — хорошо хоть, не убил никого.

— Да слава богу, не взял грех на душу. — Леха быстро перекрестился.

— А здесь в ночь убийства вы дежурили?

— Я, — подтвердил Леха, — я тут почитай все время. Меня Толя как взял на работу, так я без малого тридцать лет при нем состою. Не, вру. Не тридцать. Но двадцать пять точно. Это если я в девяносто шестом откинулся, — Леха закатил глаза, напряженно высчитывая точные цифры, — в девяносто восьмом он меня подобрал. Так получается, и двадцати пяти еще нет, — удивился Леха.

— Чуть меньше, — согласился полковник, — но давайте лучше про ночь убийства поговорим.

— Так а чего тут говорить? — Мужчина сокрушенно вздохнул. — Проспал я. Все проспал. Один человек был за всю жизнь, который мне добро сделал, а я проспал, когда его резали.

— И во сколько же вы уснули? — уточнил Реваев.

— После полуночи, это точно. По телику ничего интересного не было, я пощелкал да выключил. Примерно в половине первого лег. Я ведь все вашим уже рассказывал. Что, по второму кругу гонять будете?

— Может, и будем, — согласился Реваев, — бывает, и больше гоняют, если что-то неясно. Внутрь зайти можно?

— А вам, поди, можно отказывать, — усмехнулся Леха, — заходите, не стесняйтесь.

Реваев прошел в домик охранника. Внутри он был разделен на две неравные части. Меньшую из них, примерно треть здания, занимала непосредственно комната видеонаблюдения. Два монитора, на каждый из которых было выведено изображение с четырех камер, записывающее устройство, стул на колесиках. Все, как и на многих других постах охраны. Реваев обратил внимание на стоящие в углу короткий лом и небольшой легкий топорик.

— Ну а что? — заметил взгляд полковника Туз. — У меня раньше карабин был, «сайга». Не мой, конечно, на Толю зарегистрирован. Так после всего этого все оружие, что на его имя было, изъяли, один баллончик газовый у меня остался. Но баллончик — это как-то несерьезно. Вот я у дворника и взял. Пусть будет, мало ли чего.

— Что, ждете новых нападений? — Реваев разглядывал изображение на мониторах.

— Да ничего я не жду, — досадливо махнул рукой Леха, — тут уже и не знаешь, чего ждать. Но все равно спокойнее, когда под рукой что-то тяжелое имеется. А вот здесь вот у меня лежбище. Ну и кухонька. — Он открыл дверь, предлагая Реваеву пройти. — Толя сказал, что это называется студия, когда плита прям перед кроватью стоит. Раньше такое малосемейка называлось, — он презрительно фыркнул, — а теперь студия. Во как. Хорошо хоть, сортир все ж отдельно.

Реваев осмотрелся. Комната была достаточно просторна, на взгляд Реваева, не меньше двадцати квадратных метров. В одном торце стоял диван, в противоположном располагалась плита, мойка и небольшая столешница. Примерно посередине комнаты, но все же чуть ближе к плите, стоял небольшой прямоугольный обеденный стол. Плоский телевизор висел на стене так, что его можно было смотреть прямо с дивана либо сидя в стоящем рядом кресле. Комната поражала своей чистотой и порядком. А еще обилием книг, заполнивших огромный стеллаж, протянувшийся от телевизора и почти до самой кухни.

— Любите читать? — Реваев шагнул ближе к книгам.

— Есть такое дело, — признался Туз.

— И что больше всего вам нравится?

— Да так с ходу и не скажешь, — пожал плечами Леха, — Джек Лондон, наверное.

— «Время-не-ждет»? — улыбнулся Реваев.

— И это тоже, — согласился Леха, — но больше там, где про море, нравится. «Рассказы южных морей», знаете? Или «Джерри-островитянин».

— Любите море? — Реваев разглядывал корешки Полного собрания сочинений Пикуля.

— Тепло люблю, — ответил Туз, — ну и море тоже. Меня ведь Толя несколько раз с собой на юга брал. В Эмиратах были, в Тае. Гоа. Но в Гоа мне не понравилось. Грязно как-то, хуже, чем у нас.

— Вы с Локтионовым, я так понимаю, давно знакомы.

— Все как в песне. — Туз чуть пригнулся и запел намеренно хриплым голосом: — «Мы с ним росли в одном дворе…» — Он замолчал, лицо его погрустнело. — Папки у нас, конечно, разные были. Да и мамки тоже. Но дружили мы с ним крепко. Потом после школы дороги разошлись малость. Он поступил, ну а я пошел служить родине. С армии вернулся, год без дела слонялся, потом по пьяни влез в один замес. Ну и присел на семь лет. Толя приезжал ко мне, кстати. Пару раз всего, но все же. В Мордовию ведь не накатаешься. Он один и приезжал только.

— А родные? — негромко спросил Реваев.

— Какие родные? — Туз усмехнулся. — Отец ушел, когда я совсем малой был, а мать померла в первую зиму, как я сел. Пошла на рынок за продуктами да поскользнулась. Упала на спину да затылком и приложилась об лед. Ну и все. А квартира неприватизированная была. Меня выписали, мать померла. Я вышел — а квартирки у меня больше нет. На работу никуда не устроишься. Чего делать? Людей грабить?

— И что, грабили?

Леха хмыкнул.

— Давайте не будем прошлое ворошить. Больших дел не натворил, уверяю вас. Но пару лет покуролесил, это точно. Удивительно, как опять не укатали. А потом, знаете, устал. От всего устал. И жить не по-людски устал, и от людей, что вокруг меня были, тоже устал. Приехал к Толе. А он ведь меня с самого начала к себе звал, он к тому времени уже неплохо приподнялся. Но я ж гордый был, хотел показать, что и сам всего добиться смогу. Да вот не вышло. Вот с тех пор я при Толе и был в охране, а как он этот дом выстроил, так я тут и поселился. По мне, так лучше ничего и нет. Гостей у него много не бывает, жена с дочкой не вредничают. Спокойно было… до недавнего времени.