Товар лицом. Особенно в сочетании с орденом и двумя медалями. Не просто стандарт — «Красная Звезда» или «За боевые заслуги». Такие вручали за серьезные дела: «За отличие в охране государственной границы СССР», «За отвагу» и восьмиконечная звезда ордена «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР». Прищурился, присматриваясь, — третья степень. В статуте сказано: «За успешное выполнение специальных заданий командования». Еще пять минут назад он бы нипочем не вспомнил вида и формулировки. Выскакивающие неизвестно откуда сведения давно не удивляли. Хуже было отсутствие. Полная картина прошлого так и не появилась.

При виде Сашки он поспешно вскочил, отшвырнув недокуренную сигарету, и сгреб его в объятия.

— Мы тебя списали, а ты как огурчик!

— Привет, Рыжий, — хлопая его по спине, сказал Сашка.

— Ну, как жизнь?

— Прекрасно. Жив и здоров.

Совершенно не тянуло раскрывать душу и делиться милыми подробностями выпадания памяти. Некоторые вещи он четко просек по своим снам. Друзьями они с Самойленко не были. Воинское братство хорошо для книжек, а Рыжий вечно искал отдельной выгоды. Вот с Казаком с удовольствием бы пообщался. Они с тем долго работали в паре и прекрасно друг друга понимали. Откуда уверенность, не ясно, но тут он бы поспорил на любых условиях. Друг не тот, кто тебя прикрывает в бою. Завтра возможен обратный вариант. Друг не ищет корысти, и ему доверяют.

— Ну, — очень знакомо шмыгая носом, сообщил Самойленко, — я твои вещи привез. И это, — он быстро осмотрелся по сторонам и сунул в руку тяжелый сверток, замотанный в тряпку, — твоя доля. Афгани обменяли — все равно в Союзе они ни к чему.

— По официальному курсу? — с подозрением спросил Сашка, пряча сверток в карман бушлата. — Пятьдесят к одному?

— Так это, — опять шмыгая носом и бегая глазами, — не было вариантов. Я и себе менял.

А он меня боится, неожиданно понял Сашка. Приехал и дрейфит. А с чего? Опасался, навещу дома с претензиями? А если бы я брякнул про проблемы с головой, не отдал бы? Запросто. С этого жлоба станется. Удавится за копейку. Кинул он меня с афганскими бумажками. Доля… С чего?

— Да ладно, — постаравшись улыбнуться подружелюбнее, похлопал Рыжего по плечу, — легко пришло — легко ушло. Спасибо, что заехал. Не придется в гости мотаться. — Специально нажал про адрес. Еще одна страшно дружелюбная улыбка. Аж губы сводит.

— Вот, — с чувствующимся облегчением в голосе воскликнул Рыжий, — а это шмотки. — Он показал на серьезных размеров баул с лямками для носки за спиной, напоминающий длинную колбасу. — Все подчистую. Мы ж не знали, что выбрасывать можно. Решили — пусть Ухо сам разбирается. Кольт капитан отобрал. Оно и правильно. Мы теперь законопослушные граждане. — Он гоготнул.

Сашка с интересом подумал о наличии в щегольском дембельском чемоданчике гашиша. Килограмм вряд ли, но зуб дал бы, что Рыжий затарился. Он и за речкой приторговывал. Как всегда, неожиданно выскочила картинка: он с удовольствием навешивает по чавке собеседнику. Нельзя молодым употреблять. Не доросли еще. Не заслужили. Хм. И ведь терпел Рыжий. Похоже, я был в своем праве.

— А хобби твое капитан не тронул, — сообщил, подмигивая, Самойленко, — он с понятием.

Это еще про что? А, разберемся. В вещах что-то должно присутствовать.

— На поезде добирался? — отгоняя от себя лишнее, спросил Сашка.

— He-а. Транспортником. Соколовский и договорился. Ты ж знаешь, он для своих в лучшем виде.

Есть! И завернул на Верный неспроста. Поезда и на границе всерьез шмонают. С собаками, натасканными на наркоту. А тут удачный предлог. Про кольт не врет: я ведь и отзвониться на базу смогу. Сложно, но через «Снег» сумею. Рыжий знает. Совсем внаглую врать не станет. Недоговаривает, как с афгани. Черт с ним. За огнестрел статья больно нехорошая. Моментально на меня покажет при проверке. Любопытно, как я в той жизни пронести намеревался и зачем.

— Эти, — Рыжий показал на караулку, — пропустят свободно. Без шмона. — Он подмигнул. — Я им подкинул на жизнь. Две литровки прямо из магазина. Во фляги перелили — и никакой посуды на виду.

Вопросительно поднятая бровь.

— Да ерунда, — заверил Самойленко, — мне для товарища не жалко.

Сашка достал из кармана сигареты и протянул, предлагая. Хорошее дело курение. Дает время подумать над словами. Пауза замотивирована. Не жалко ему. Так я и поверил. Если расщедрился — там не кило: все десять. Рот на замок — меня не касается. Сам не дурак. Вляпается — других тянуть не станет. За групповое дело больше влепят.

— Ха, да ты неплохо устроился. С фильтром. Небось опять начальству оказываешь посильную помощь по модернизации эвээмок. А мне вот снова на завод.

— Рыжий, — обрезая попытку поплакаться, сказал Сашка, — что там случилось с этим взрывом?

— Ну это, влипли, — с недоумением ответил тот. — А! Ты ж без сознания был. Саперы-пеньки сняли мину со схрона, под ней вторая. Обезвредили. Они, понимаешь, вумные. Дальше смотреть не стали. А там ловушка. Специально для резвых. И фугас дополнительный под скалой. Вот и рвануло. Саперов в куски порвало. Казака насмерть.

Вот и сюда не сунешься, подумал Сашка. Обрезало ниточку. Не с кем по душам побеседовать.

— А ты в отключке валяешься. Как раз борт уходил на Верный, вот и сунули. Какая, собственно, разница — в Душанбе или сюда. Ждать прямого боялись. Быстрее отправить к врачам в лапы, а то лежишь и не понять, сдох или нет. «Борзые» парни живучие. — Самойленко довольно заржал. — Нас и фугасом не взять!

Сашка кивнул торчащим в коридоре знакомым, без особых сожалений расстался с парой сигарет, в качестве ответного одолжения отправив их дымить на лестнице, и прошел в кабинку, тщательно заперев за собой задвижку. Чем хороши здешние туалеты — дверь имеется, не учебка, где просто очко в ряд. Неудобств от совместного отправления никогда не испытывал, и невозможность уединиться в армии его обычно не волновала. Сейчас другой случай.

Для начала развернул сверток. В нем обнаружился еще один пакет — поменьше. Особого удивления содержимое не вызвало — догадывался. Другое дело количество. В перевязанной резинкой пачке с самыми разнообразными купюрами было больше восьми тысяч. Охренеть. Официально он получал от любящего государства целых тринадцать целковых. Медсестра, дежурящая по двенадцать часов через два дня на третий, зашибала полторы сотни и премию. Здесь ее трехлетний заработок за не самую приятную работу. Ну, типа он как раз три года и отслужил.

Деньги явно копились долгое время. Присутствовали грязные, мятые и тут же новенькие. Червонцы, пятерки, трояки. Несколько по полсотни. Две сторублевки. С дюжину мятых рублевок. Эти он, подумав, сунул в нагрудный карман — пригодятся на мелкие расходы.

Проверил второй пакет. М-да… Неудивительно, что вес удивил. Золотые (в проверке кислотой не нуждался — и так знал, именно золото) женские браслеты, инкрустированные камешками. Аметисты, бирюза. Несколько золотых колец. Опять камешки, уже в мужском перстне. И не ерунда, на всю фалангу пальца. Красивые женские серьги. Вроде рубины, совсем не маленькие. Толстенная серебряная цепура и два десятка золотых монет. На половине надписи на арабском. Остальные вообще не пойми чьи. Две настолько старые — не рассмотреть. Затертые вусмерть. На закуску японские часы с металлическим браслетом. Не штамповка. Водонепроницаемые, противоударные, механические. В комке не продают.