Он последовал за ней, не сказав ни слова. Через мгновение Александр подал ей руку, и она, помедлив, приняла ее. Они вернулись на виллу. Там все еще продолжались танцы, их же отсутствия никто не заметил.

«Неужели я влюблена? Неужели?.. Как такое может быть? И почему именно он: почти незнакомый, не свободный человек? Куда завлечет меня мое неразумие? Ведь однажды… — Софья снова вспомнила Павла. — Нет! Нет! Этот человек совсем другой! В нем нет ничего от испорченности Павла, от его мерзости… Александр… Александр!» — Она впервые произнесла про себя его имя.

— Александр, — шепнула она.

Как прозвучало это имя, произнесенное ею вслух! Она впервые назвала его так: «Александр»! Не «господин Тургенев», а «Александр»…

«Люблю ли я? Не знаю… Но он… Но Александр — совсем другой!..»

— Ничего дурного не случится, — улыбнулась она. — Я знаю…

Италия. Рим, 1819 год

— Теперь в оперу! Я абонировала ложу, а нынче дают «Итальянку в Алжире»[15]. Я обожаю эту чудную музыку. — Фабиана кружилась по комнате, демонстрируя свой наряд.

При смуглой своей коже она выбирала яркие цвета, хотя нынче в моде были приглушенные тона. Но светлые краски совершенно не шли Фабиане! Теперь она была одета в прелестное платье насыщенного розового цвета, украшенное гирляндами живых цветов. В черных волосах у нее белела камелия, и она наслаждалась красотою своего платья.

— Будем весь вечер принимать твоих знакомых? — спросила Софья.

— И твоих! — ответила ей в тон Фабиана. — Мне кажется, или господин Тургенев не на шутку тобою увлечен? Берегись, дорогая, ведь он женат! А ты, боюсь, неосторожна…

— Я более чем осторожна! — с жаром произнесла Софья. — Можешь быть покойна, я никогда не позволю себе лишнего. Полагаю, что и Александр Андреевич человек, на чувство чести и такта которого можно без колебаний положиться! Ты же и сама так считала.

— Да, и считаю так до сих пор. Иначе бы не позволила ему сопровождать нас теперь, — серьезно ответила графиня. — Но за разговором мы совсем опоздаем в театр. А я хотела бы услышать начало!

Через некоторое время, когда девушки уже были в карете, Фабиана добавила, возвращаясь к их разговору:

— Я более чем уверена в твоей осторожности и разумности. Ты никогда не говорила мне о причинах своего желания покинуть Россию, но госпожа Загорская обмолвилась при мне, тебя как раз не было рядом, что все дело в браке твоей сестры Юлии Николаевны.

— Фабиана! Мне неприятен этот разговор. Поверь, что моей вины тут нет.

— Я подозревала это. Ты так держала себя с зятем и даже при упоминании о нем у тебя был такой вид… Должно быть, князь Пронский был несдержан? Позволь, я не желаю откровенностей. Я догадываюсь о том, что могло произойти и, опираясь на догадки, думаю, что ты, бежав от одного несчастья, не ввергнешь себя в другое. Более ни слова! — неожиданно воскликнула Фабиана и обняла подругу.

— Благодарю… Ты верно все поняла, — тихо ответила ей Софья.

Фабиана и Соня заняли ложу и, благодаря тому, что итальянские театралы превращали оперу в подобие собственной гостиной без малейшего стеснения, начали принимать визиты, почти упустив, разумеется, все музыкальное действо на сцене. Однако светские успехи были, пожалуй, даже приятнее музыкальных впечатлений. Вопреки ожиданиям, Тургенева в опере не было. Фабиана про себя изумилась этому обстоятельству, но ничего не сказала Софье. Впрочем, и без присутствия этого человека, который и самой Фабиане был приятен, вечер прошел для графини более чем удачно.

Но причина, вынудившая Тургенева пренебречь обществом Софьи, была более чем важна. Знай о ней девушка, неизвестно, смогла бы она так спокойно сидеть нынче в ложе и принимать комплименты от всех этих праздных кавалеров, что нынче собрались в опере.

Тургенев был убежден, что видел Лидию. Прогуливаясь утром по Корсо, он увидел вдруг, как вдали мелькнуло знакомое платье. Совершенно точно такое же, в котором он видел Лидию в последний день перед ее побегом. Возможно, оно было не точно такое, но… Он отчего-то был убежден, что это было именно платье жены. Цвет волос, очертания фигуры издали совершенно убедили его в том, что это Лидия! Он кинулся вперед, прибавив шагу настолько, насколько это было возможно. Бог знает, что подумали о нем прохожие! Ему даже засвистели вслед какие-то мальчишки. Но, добежав до угла, за который свернула Лидия, он потерял ее из виду. Потом вдали вновь мелькнуло знакомое платье, и он, мечтая не упустить ее на этот раз, чуть не бегом пересек улицу. И нагнал! Но!.. О, разочарование. Это была не его жена. Приблизившись на расстояние нескольких шагов он вдруг разглядел профиль, совершенно ничего общего не имевший с профилем его жены. Контур смуглого лица, довольно некрасивого, губы, с поразительной быстротой и громкостью бросавшие итальянские фразы — вовсе ничего общего!

— «Как я мог так ошибиться?» — недоумевал Александр.

Теперь это казалось даже странным. Вблизи стало понятно, что и простое платье, без сомнения, заказанное у какой-нибудь местной портнихи было сделано небрежно, за очень небольшую цену, и только цветом походило на то, что имела его жена. Да и фигура, и поворот головы, и полные руки — все это ни в какое сравнение не шло с Лидией.

«Я просто ожидал ее увидеть и хотел найти… Искал чуть ли не в каждой женщине… И что на меня нашло?»

Пожалуй, Александр даже вздохнул с облегчением, когда понял, что ошибся. До последнего времени мысли его занимали две женщины: жена и Софья. Но с каждым днем Лидия все больше отступала в прошлое, Софья же занимала все настоящее и даже будущее. Порой безотчетно, порой совершенно явственно Тургенев воображал себе свое будущее, и рядом непременно была она — Софья. Кто эта она — рядом с ним? О, он не видел ничего определенного, но ее образ сопровождал любой его поступок, любое его душевное движение, она была постоянно поблизости. Милое лицо, стройный стан, чудный разговор, улыбка, словом, все, что составляло ее непередаваемое очарование, непрерывно виделись ему перед мысленным взором. Александр был даже рад, что та женщина, которую он преследовал, была не Лидия. Что бы он стал делать сейчас, явись Лидия перед ним, а ведь он бы никогда не отступился от жены по долгу чести… Впрочем, Лидия все равно существовала. Если не близ него, то в другом месте, но она не переставала быть его женой. И все его чувства, все желания должны были отступить перед этой мыслью. Ведь он поехал в Италию для того, чтобы вернуть Лидию. Но — вот ирония судьбы! — здесь он встретил другую женщину. И полюбил… Явится сейчас перед ним жена — и он будет обязан забыть все свои мечты. Более того, не ради себя, но ради Софьи он обязан будет молчать. Губить покой невинного существа, какое он на это имеет право? И в то же время… Будь перед ним хотя бы призрак надежды, хотя бы одна только вероятность того, что им с Софьей возможно быть вместе, разве бы отказался он от нее? Никогда! Тургенев не понимал, когда успел он полюбить, когда возникло то чувство, что сводило его с ума теперь? Но все, что он пытался вспомнить, что пытался понять — ничто не давало ясного ответа на этот вопрос.