Я бросаю взгляд в боковое зеркало и вижу, что нас настигает грузовик Лысого! А рядом с Лысым сидит... Бармен с Рудольфом на руках! Господи! Они-то тут при чем?!

У Водилы из уголка рта стекает тоненькая струйка крови, капает на его джинсовую куртку.

Шура гонит машину вперед, к блистающему солнечному диску, и кричит мне сквозь рев мотора:

— Если он сейчас умрет — его же целый месяц никто даже искать не будет!!! Все будут думать, что он где то там работает на Сименса... Они его специально туда продали, чтобы иметь время замести следы!.. Это ты можешь понять?! Как же тебе это в голову не пришло, Мартын?!

Ах вот оно что... Действительно, как же я это сам не дотумкал?.. Как хорошо, что Шура рядом... Но что же со мной-то происходит? Почему я в полном оцепенении сижу между Шурой и умирающим Водилой и не могу пошевелить ни лапой, ни хвостом?!

И тут на моих глазах Водила перестает дышать.

— Ну что, дождался, бездарность?! — в отчаянии кричит мне Шура и плачет, плачет... — Он же тебя кормил!.. Он же тебе радовался — море показывал, в ночной бар водил!.. Он же тебя называл Кысей... А ты!.. Дерьмо ты, Мартын, а не КЫСЯ!!!

* * *

— Кыся... А Кыся!.. Ну-ка открой глазки. Ишь заспался. Кушать пора.

Я открываю глаза. Передо мной — чистое, розовое, свежевыбритое улыбающееся лицо моего Водилы, пахнущего хорошим дешевым одеколоном. У Шуры Плоткина — точно такой же.

Значит, мне это все приснилось?! Значит, Водила — жив!.. Вот счастье-то!..

И тут я вдруг неожиданно для самого себя делаю то, чего никогда не делал с детства, с ушедших в далекое прошлое неразумных Котенкиных времен: я вспрыгиваю на широкое плечо Водилы и, ужасно неумело пытаясь мурлыкать, закрываю глаза от нежной радости и начинаю тереться мордой о наодеколоненную физиономию Водилы! Хотя, если честно признаться, запаха одеколона не выношу.

— Ну надо же, какая ласковая тварь! — удивляется Водила. — А поглядеть и не скажешь... На-ка вот покушай, Кыся. Слезай, слезай с меня. Оголодал небось? И с тетей познакомься, Дианой зовут. А это мой Кыся!..

Гляжу я на эту Диану и глазам своим не верю! Никакая это не Диана, а самая обыкновенная Манька поблядушка — судомойка из шашлычной Сурена Гургеновича! Я ее даже однажды со своим Шурой Плоткиным познакомил, и Шура ее трое суток драл как Сидорову козу! У нее в шашлычной отгулы были, так она с нашей тахты семьдесят два часа не слезала...

Потом она куда-то исчезла, и в шашлычной стали поговаривать, что Манька стала теперь «сильно крутая» — в «загранку» на корабле ходит, дело имеет только с иностранцами и только за твердую валюту. Даже финские марки уже не берет!

— Ты давай кушай. Кушай! Я тебе тут в мисочке всего нанес, — говорит мне Водила и поворачивается к этой Маньке-Диане: — Здоровый у меня Кыся? Гляди, какой богатырь!..

— Видала я и поздоровей, — отвечает ему Манька. — У меня в прошлом годе был один знакомый еврейчик-корреспондент, так у него кот был в два раза больше!..

Врет, мерзавка, без зазрения совести! Я уже который год в одном и том же весе. Жаль, Шура ее не слышит...

— Только звали этого кота очень грубо — Потап, что ли?.. Или нет — Михей, кажись... Счас уж и не помню. И этот еврейчик с ним как с человеком разговаривал... Все у нас в шашлычной ошивался. Крыс ловил — бесподобно!

— Кто? Еврейчик?! — удивился Водила.

— Да нет! Кот его — Михей...

«Мартын, идиотка!» — хотелось мне ее поправить, но, понимая всю бесполезность моих усилий, я просто спрыгнул на пол кабины и заглянул в миску. Чего там только не было! Да здравствует Водила!

— А ты, Дианочка, быстренько залезай в коечку, сблочивай там все с себя, а уж потом и я туда. А то двоим там не разобраться. Узковато, — говорит Водила и отработанно начинает задергивать занавесками окна кабины.

— А ты чего обещал? — спрашивает Манька-Диана.

— А чего я обещал? — переспрашивает ее Водила.

— А десять долларов?

— Ох, батюшки... Я и забыл. Прости, ради Господа. Тебе сейчас или потом?

— Конечно, счас! Я теперь только вперед беру. Хватит! Меня уже сколько раз так напаривали. И все ваша шоферня «Совтрансавтовская»!..

— Нет проблем, Дианочка! О чем ты говоришь?! Вот пожалуйста... — И Водила вытащил из заднего кармана бумажник.

Мы как-то с Шурой по телевизору смотрели выступление одного фокусника. У него всякие предметы в руках исчезали. Потрясающий был фокусник. Так вот у этой Маньки десять долларов исчезли в руке втрое быстрее!

Посбрасывали они одежду на сиденья, Манька ловко и привычно сиганула наверх — в подвесную шоферскую койку. Водила влез за ней следом. Стали они там дышать и устраиваться.

Вдруг слышу, Манька так испуганно охнула и возмутилась:

— Ой, мамочка!.. Это что же за оглобля такая?! Да если бы я знала, я бы ни в жисть не согласилась!..

— Ничего, Дианочка... — шепчет мой Водила. — Я тебе еще пятерочку наброшу за вредность... Ну, с Богом!..

Подвесная коечка скрипнула, и Манька к-а-а-ак заорет, ка-а-к завоет, ка-а-ак заверещит!.. У меня даже кусок ветчины в глотке застрял. Хорошо, рядом плошка с молоком стояла. Я хоть запить успел. А то так и подавиться недолго.

Нет, что ни говори, а вчерашняя черненькая — Сузи, та покрепче была! Главное, что Сузи это делала с удовольствием. Как Дженни... А Маньке теперь — не до удовольствия. Не то что прежде, когда ее вся шашлычная трахала — и сотрудники, и посетители. Теперь Манька — деловая. Бизнесмен. Теперь Манька деньги зарабатывает. Крутая — дальше некуда...

Покряхтела она там наверху, поохала фальшивым голосом и вдруг так деловито, как в очереди за огурцами, говорит моему Водиле:

— Ты давай закругляйся поскорей, а то у меня перерыв кончается.

И если от всхлипов вчерашней Сузи я даже сам завелся на это дело, то тут мне стало так тошно, так противно, что я бросил свою замечательную жратву и выпрыгнул из кабины к чертовой матери на железный пол автомобильного трюма. Тьфу!.. Пропади она пропадом эта Манька-Диана...

Ну нельзя!.. Нельзя, как говорил Шура, «разлагать гармонию алгеброй». Я понятия не имею, что это такое, но Шура обычно говорил эту фразу в очень схожих ситуациях. И я был с ним совершенно согласен — нельзя!..

Смотался я к пожарному ящику с песком, сделал все свои естественные дела, зарыл поглубже и побрел под машинами. И чувствую — ноги меня сами несут к серебристому «мерседесу». Причем без какого бы то ни было желания трахаться. Просто поболтать... А то и с Водилой, и со всеми остальными у меня, как бы сказать, «игра в одни ворота». Я их всех понимаю, а они меня — нет. А тут, с Дженни, вариант обоюдный. Она меня понимает, я ее понимаю, болтай, пока язык не отсохнет! Можно было бы, конечно, потрепаться и с Рудольфом, я этот ночной бар нашел бы запросто, но Водила так просил «не отсвечивать», что подвести его под неприятности с администрацией судна, с моей стороны, — было бы просто непростительным грехом. Я и попер напрямик к «мерседесу»...