Наклонив голову, Вивиан рассматривала одну из маленьких картин — это был пейзаж явно с той самой местности, что и на первой большой картине, но на этот раз здесь присутствовали индейцы. Сцена была мирной: возвращается группа охотников, собаки нетерпеливо бегают вокруг вигвамов, женщины выглядывают из них, у горной реки бегают голенькие дети. Лица, одежда и позы индейцев были любовно нарисованы торопливыми, живыми мазками.

— Вот эта мне нравится больше всех, — сказала Вивиан. — Можно подумать, что ее нарисовал один из изображенных на ней людей. Чувствуется, что художник вложил в нее всю свою любовь.

Жюль поднял голову:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это индейцы племени чероки, однако художник не из этого племени. Я встретился с ним и тут же купил эту картину. Бог знает, куда он исчез, иначе я купил бы у него и другие.

Они трудились вместе больше часа, и Вивиан сожалела, что такое согласие с дядей вряд ли продлится долго.

Следующим утром Жюль проснулся с двумя идеями в голове, ибо это был день рождения мадемуазель де Шерси. Многие знакомые ему семейства если и признавали, то лишь дни святых; но они жили в имении Мирандола, где Шерси придерживались твердой традиции — наилучшим образом использовать малейший повод для празднества. Ему с самого утра удалось посовещаться с Онориной, а затем позавтракать вместе с обеими дамами. Обычно он избегал столь сомнительного удовольствия, но сегодня поступил так, чтобы понаблюдать за своей подопечной.

Когда Вивиан села за стол, Жюль с удовлетворением отметил, что она смущена, но явно довольна и встретила его взгляд с искоркой благодарности в глазах. Он встал, поклонился, но, прежде чем успел поздравить племянницу, она сказала:

— Тетя только что пригласила меня поехать вместе с ней в Париж. Думаю, вам уже известно об этом?

Он кивнул, улыбнулся Онорине де Шерси, когда та появилась, и все сели. Его подопечная продолжила:

— Сегодня утром мадам де Шерси преподнесла мне очень красивый веер и лекцию о том, насколько опытнее я должна стать теперь, когда мне исполнилось девятнадцать лет. Но лучше всех подарков — поездка в Париж. Мне не терпится поскорее отправиться туда.

— Надеюсь, ты хорошо проведешь время там. И если окажется, что соскучилась по Мирандоле, пожалуйста, возвращайся в любое время. Мы с твоей тетей уже все обсудили. Решение целиком в твоих руках.

Сказав это, Жюль надеялся, что племяннице не придет в голову, будто он сговорился с Онориной выдворить ее из Мирандолы. Совсем напротив, он страшился утомительных осенних месяцев, которые ему придется провести здесь в одиночестве, даже не имея возможности поссориться с ней или отговаривать Онорину от попыток докучать ему.

Глаза девушки заблестели от радости, и она спросила:

— Месье, а вы сами намерены побывать в Париже?

— Нет. Сентябрь и октябрь самые горячие в имении, вы же знаете.

К тому же ему надо было проводить больше времени с новым управляющим, но он не захотел поднимать этот вопрос за завтраком, особенно в такой момент.

Вивиан была поглощена своими мыслями и не сразу заметила, что на столе, слева от ее тарелки, лежит большой плоский предмет, обернутый коричневой бумагой. Она удивилась, чуть покраснела и украдкой посмотрела на дядю.

— С днем рождения. Откройте его, — сказал он.

Это был тот самый индейский пейзаж, которым она совсем недавно восторгалась. Ее щеки порозовели, и, избегая его взгляда, она пробормотала слова благодарности. Показав картину Онорине, Вивиан наконец осмелилась посмотреть ему в лицо и искренне улыбнулась.

— Я не ожидала, что вы вспомните о моем дне рождения.

— Не вспомню! Я даже помню то место, где находился, когда мне об этом сообщили. Я прочел письмо и обрадовался, узнав, что вы обе в безопасности…

Жюль умолк, так как не мог заставить себя продолжить. В памяти воскресали высокие скалы, его взвод, вытянувшийся позади него, жестокая красота лазурного неба и медленно текущей внизу реки. Он стоял, держась одной рукой за луку седла, а в другой у него было письмо, которое ветер пытался вырвать из пальцев. Виолетта находилась в безопасности дома, у нее родилась дочь! Он же являл собою измученного человека на чужой земле, продуваемой злыми ветрами.

Онорина пришла ему на помощь и поддержала разговор о картине, а он с подопечной всеми силами старались не дать ему угаснуть, несмотря на то что головы у них были заняты своими мыслями.

Вивиан поглядывала на картину и в какое-то мгновение неосторожно сказала:

— Мне хочется поскорее показать ее месье де Луни. — Но, поймав взгляд Онорины, добавила: — Разумеется, если мне будет дозволено увидеться с ним. И хорошо бы сравнить ее с зарисовками из книг путешествий, которые собрал месье де Биянкур. Мадемуазель де Биянкур мне так много рассказывала о них!

Самое большое удовольствие Луизе де Биянкур доставляли поездки в Булонский лес в тот час, когда туда выезжал парижский бомонд, чтобы пощеголять друг перед другом нарядами и экипажами. В этот солнечный осенний день Луиза надеялась увидеть, как барон де Ронсей выезжает на своем ландо. Вивиан тоже была довольна, ибо наконец уговорила Луизу нанести визит герцогине д’Айен и познакомиться с Лафайетами. После катания по Булонскому лесу Онорина де Шерси высадит их у дверей большого дома на Рю дю Фобур Сент-Оноре и спустя час снова заберет их. Вивиан во время этого визита надеялась сделать три дела: увидеться с Виктором, о чем они шепотом договорились еще неделю назад, обсудить новости из Америки и пробудить в Луизе интерес к Соединенным Штатам.

Вивиан считала, что это гораздо менее опасное увлечение, чем одержимость ее подруги бароном Аленом де Ронсеем. Когда Вивиан представили ему, она нашла его настоящим джентльменом с хорошей внешностью и не удивилась, узнав, что тот вхож в лучшие дома Парижа. Но он показался ей сердцеедом и хищником и вообще не заслуживающим доверия человеком. Он не был льстецом, совсем наоборот: создавалось впечатление, будто у него сонм поклонниц, только и ждущих, как броситься к его ногам (некоторые из дам в тот первый вечер и в самом деле изо всех сил старались подтвердить именно это). Его манера выражаться и оценивающий взгляд оставляли слишком много места для двусмысленностей.

Серьезно опасаясь за свою подругу, Вивиан порасспрашивала о бароне других женщин, но те либо смеялись, делая всякие намеки, либо хмурились и говорили, что глупа любая женщина, которая рискнет разговаривать с ним более пяти минут. Но никто не объяснил ей, с какой стороны ожидать опасности. Она была недовольна тем, что люди в Париже ни о чем не говорили прямиком, и сказала Виктору: «Многие в свете вроде бы говорят очень умно, когда речь идет о придворной политике или последних новостях из Лондона, но стоит лишь задать им вопрос, как выясняется, что они или не имеют ни малейшего понятия о происходящем, или уходят от ответа».

На одном из поворотов образовался затор из карет, и все движение остановилось. По чистой случайности экипаж барона оказался рядом с ними. Он выглянул из окна, снял шляпу и церемонно поздоровался с Онориной де Шерси, и только после этого его взгляд задержался на Вивиан, затем на Луизе.