голодной смертью; что же хотя кому сухопутный провиант и дается, отведали бы вы каково б с провиантом в нашем бедном и так долго не производившимся денежном жаловании довольствоваться не могли; но не рассуждается то, чтоб вам ко всем служителям быть рачительным и за нас старательным, дабы не претерпевали нужды, голоду и в нынешнее зимнее и студеное время холоду; на что будет жалованье им давать много и скоро, они пропить еще успеют; лучше ту казну употребить в канал и в доки, а у нас де денег много, а хотя когда и не станет, то де от подрядчиков от строения канала, мокрого дока и от вновь сделанного плавучего судна нам не только харчом, сахаром, но и карманы деньгами наполнены быть могут; к тому же еще есть поместья и вотчины, из которых тоже, как харчу, так и питей к наступающему празднику Рождеству Христову крестьяне привезут, и тем де оный праздник проводить можно, а мы бедные и мизерные люди попали в ваши палаческие руки, не имеем себе ныне не только харчу, но и провианту; за неимением харчей и за несладкою в артели, денег на месяц не станет, а при наступающем празднике не только пить, но для разговения харчу, мяса и купить не на что; чего ради, во многолюдственным и купном собрании нас, морских служителей, принуждены вашему превосходительству объявить и при том слезно просит, чтобы, хотя ваше превосходительство о выдаче нам к празднику, за майскую треть сего года, денежного довольствия постарались, и за вас могли бы быть богомольцами; ежели ж того жалованья ныне вскоре вами произведено не будет, то без всякой боязни примем смелость, не чиня здесь в Кронштадте грабежу и воровства, более 500 человек из Кронштадта от сего числа через пять дней уйдем; не задержут нас ваши крепости и часовые, и пришед у самой Государыни пред ногами Ея В. слезно просить и объявлять, какие мы от вас бедности терпим, безбоязненно же будем. Более же вам ко объявлению писать ничего не имеем, но слезно просим для разговения о выдаче нам того жалованья; ежели же вам хочется знать, кем оное письмо написано, тогда вы увидите, когда к Государыне придем и просить будем; и объявляем, что при согласии оного в вечернее время морских служителей более 200 человек».

Интересно, но на этот документ почему-то никогда не обращали внимания наши историки. И зря! Перед нами потрясающее по своей силе послание доведенных до крайнего состояния людей, отчаявшихся найти правду и решившихся на крайнюю меру — коллективное шествие к дщери Петра. По существу, это был уже настоящий бунт. А потому, если престарелый адмирал Мишуков на голодных матросов внимания не обращал, то прочитавшие письмо члены Адмиралтейств-коллегии сразу оценили опасность ситуации как для флота, так: и лично для себя. Если обычно с решением дел в коллегии не торопились, откладывая их на долгие месяцы, а то и годы, то здесь господа адмиралы управились всего в семь дней. Значит, действительно припекло!

Указ Адмиралтейств-коллегии от 18 декабря 1744 года: «.. О подметном вице-адмиралу Мишукову письме… приказали… в Кронштадте командам накрепко подтвердить, чтоб обретающиеся в оных командах подчиненные от всяких непотребств и противных поступков были удержаны, чего за ними прилежно наблюдать и всячески предостерегать, и ежели кто в каких противных поступках явится, с оными поступать по указам без всякого упущения… А для чего ж вышеобъявленным обретающимся в Кронштадте морским служителям на показанную сего года майскую треть жалованья в дачу не произведено и имеющимся здесь на оную ж треть морским и адмиралтейским служителям жалованье выдано ль, о том правительствующему сенату в контору из той коллегии взнесть особый рапорт немедленно ж».

Дело о подметном письме, как говорится, замяли. Матросам выдали некоторые деньги, и те успокоились. Но служба матросская от этого, разумеется, легче не стала Недаром в популярной матросской песне того времени пелось:

Собирайтесь-ка, матросики,

Да на зеленый луг

Становитесь вы, матросики

Во единый вы во круг,

И думайте, матросы, думу крепкую

Заводи-ка вы да песню новую,

Которую пели вечор, да на синем море

Мы не песенки там пели — горе мыкали.

Горе мыкали — слезно плакали…

Сословность, наличие дворянства и крепостничество делало в эпоху парусного флота сближение офицеров и матросов почти невозможным. Да в морях, в штормах и в сражениях, когда смерть была рядом, офицерам приходилось быть рядом со своими матросами. Но как только опасность исчезала, подавляющее большинство из них снова чувствовали себя помещиками в поместье. В 1799 году на Балтийском флоте произошел из ряда вон выходящий случай. Лейтенант Петр Теглев пригласил состоявшего в его команде матроса к себе домой на обед, а затем и в театр. За столь большое «прегрешение» Теглев был немедленно исключен со службы и выслан из Санкт-Петербурга.

Думается, сделано это было не только из-за «вины» самого Теглева, но и назидание всем другим офицерам, кто мог бы по примеру Теглева заводить дружбу с матросами.

История оставила нам и примеры матросского остроумия. Из воспоминаний адмирала Д. Н. Сенявина: «Гардемарином я сделал на море две кампании. Первая, в 1778 году на корабле «Преслава» от Кронштадта до Ревеля и обратно. Будучи в Ревеле в ожидании корабля от города Архангельска, чтобы с ним соединиться и вместе следовать в Кронштадт, случилось в первых числах сентября время дождливое и холодное, после просушки парусов и прикрепления их, упал у нас матрос в воду с грот-брам-рея, в тот самый миг офицеры и матросы бросились все на борт, кто кричат: «Давайте катер!», другой кричит: «Посылайте барказ!», иной кричит: «Бросайте, готовьте!», а иной кричит: «Хватайся, хватайся!», а человек еще и не вынырнул. Суматоха сделалась превеликая, упавший матрос был из рекрут, тепло одет, в новом косматом полушубке, крепко запоясан, что и препятствовало ему углубиться далеко. Он скоро вынырнул, не робея нисколько, отдуваясь от воды и утираясь, кричал на салинг: «Добро, Петруха, дай только мне дойти на шканцы, я все расскажу: эку штуку нашел дурак, откуда толкаться!» Мы тогда почти все захохотали. Вот что бывает с людьми, несколько секунд назад почти все были от ужаса в беспамятстве, а потом хохочут. Матрос скоро взошел на корабль, повторяя те же слова на шканцах. Позвали Петруху с салинга, спрашивали его, но Петруха божился, что не толкал его, а сказал ему только: