Мама когда-то очень давно ему сказала, когда он с ледяными ногами норовил залезать к ней ночью в постель из своей записанной кроватки:

– Не пытайся объединиться никогда и ни с кем. Не прилипай. Ни к мужчине, ни тем более к женщине. Даже ко мне. Человек рожден один и один умрет. И никто вместе с тобой на тот свет не пойдет.

Маленькому Денису это не было ясно, а было обидно и страшно. И непонятно, почему нельзя прижаться ночью к теплой, надежной маме, рядом с которой его не съедят прятавшиеся в ванной комнате и в шкафу голодные волки и призраки… Папа все равно храпит на диване в большой кухне, где можно встать и, не рискуя напороться на мамин суровый взгляд, залезть в трясущийся урчащий холодильник и схватить колбаски или с наслаждением проглотить недоеденную за ужином толстую мягкую котлетку…

Мама и потом повторяла эту фразу – про одиночество рождения и ухода. В какой-то момент Денису показалось, что она не права. Жизнь – ведь это не подготовка к смерти. Смерть смертью, зачем думать про нее в десять, двадцать лет? Один он или не один умрет… Может, он вообще никогда не умрет…

И он пытался прилипнуть. К веселому другу Паше, с которым убегал с уроков и вместо музыкальной школы шел в кино, пролезая в кинотеатр через окно в туалете. Паша в девятый класс не пошел, стал за одно лето взрослым и чужим. Старался Денис прилипнуть, притереться – чтобы вдвоем было теплее, надежнее – и к одной из своих сестер, которая первая взяла и уехала из их городка и не написала ему ни строчки, а ведь обещала взять его с собой… К отцу, раз мама не разрешала приближаться к ней на то расстояние, где начинается теплое, такое желанное «вместе»… Но отец молчал. Только когда Денис садился около него и смотрел, как тот читает газету, или ест, или слушает радио, отец начинал молчать зло. Он яростно хрустел газетой, давился котлетой, снимал-надевал очки, ронял их… И Денис перестал к нему подсаживаться.

А потом он прилип к Оксане. Он знал, что Оксана не пойдет с ним вместе умирать, это точно. Но жить рядом с ней было лучше, гораздо лучше, чем одному.

И еще чуть позже в его жизни появился Эмиль. Вот Эмиль, казалось Денису в минуты слабости, и умер бы вместе с ним. А минуты слабости наступали часто, когда Эмиль смотрел на него своими темными влажными глазами, смотрел так, как будто знал о нем все. И что было, и что будет, и что придется преодолеть – вместе, вместе…

Мама ошиблась. Она просто не знала о жизни того, что узнал Денис. Что встречаются два человека и прилипают, как икринки. Она не встретила такого человека. И не могла понять, как можно ради друга, когда тому плохо, встать ночью, взять билет на самолет, прилететь в другой город, купить бутылку водки и позвонить в дверь…

Хорошо, что теперь Эмиль тоже обосновался в Москве. После смерти отца, известного писателя, который думал на турецком языке, а писал на русском, прожив в России полжизни, Эмиль получил права на все его книги, издающиеся и переиздающиеся во многих странах мира. Что в них было, в этих полудетских книжках для взрослых, им обоим было непонятно. Но какая разница? Эмиль имел теперь полное право не работать, заняться увековечением памяти отца и просто думать о сущем. Думать и говорить с друзьями.

Вспомнив Эмиля, Денис, как обычно, ощутил тепло в груди. Странно, ни одна женщина не вызывала у него такого чувства. Разве что мама, и то очень давно… Он увидел, как уборщица в соседнем номере собрала кучу белья и понесла ее в коридор. Денис ухватился за фигурную решетку, подтянулся, перелез через перила и спрыгнул на смежный балкон. Даже если кто-то и заметил… а может, он в гости к девушке идет…

Он быстро прошел по номеру, отметив, что тот вдвое меньше их апартаментов, и оказался в коридоре, никем, похоже, не замеченный. Вот пусть Оксана теперь и думает, куда он делся… Маргоша скажет ей, что из двери он не выходил, ключ от его номера лежит со вчерашнего дня у нее на трельяже… Вряд ли ей придет в голову, что он, как пацан, полез на соседний балкон. Скорее он, чем-то очень расстроенный, взял и спрыгнул с четвертого этажа. Он же ранимый, эмоциональный…

Денис хорошо помнил, как однажды в детстве он боялся идти домой с двойкой. Учился он очень хорошо, а тут… Двойку поставила математичка просто так, со злости, не за знания, а за прогул. Прогулял контрольную – изволь, получи свое. Она, оказывается, наблюдала, как Денис бежал в расстегнутой куртке, оглядываясь, по школьному двору. Листья вдруг облетели, быстро, за пару дней, и все стало видно…

Он-то знал, зачем бежал. К самой старшей сестре должен был прийти жених, летчик… Как хотелось Денису увидеть настоящего летчика! В их городке, где было три частные машины и два рейсовых автобуса, ни летчиков, ни моряков, ни даже солдат он ни разу не встречал. А тут – настоящий военный летчик!

Жених, правда, ни в тот день, ни после так больше и не пришел. Сестра плакала, мать ругалась, вторая сестра о чем-то шепталась со старшей, отец молчал и яростно ел. А Денис ходил и ждал, что сделает математичка. Вызовет маму в школу, напишет замечание в дневник или оставит его после уроков и будет воспитывать. Та сделала проще: влепила жирную, наглую «пару». И расписалась рядом – элегантно, с завиточком. Математичка, которая всегда смотрела на него с удовольствием и радостью – он был такой способный, старательный…

Двойку Денис получил второй раз в жизни. Первый раз мать оттаскала его за уши так, что он лег спать в шапке – тяжелые, распухшие уши болели и мешали спать. Как же смеялись над ним мальчишки в школе, когда увидели его сизо-красные уши! Денис тогда хотел уйти. Вообще, совсем. От всех – куда-нибудь в лес, где нет даже лесника. Чтобы был только он и… и… какой-нибудь домик с едой, книжками, теплой печкой… И пусть бы там была добрая бабушка, которая бы его не трогала. А еще лучше – дедушка, глухой… Который бы смотрел на него добрыми глазами и улыбался… Всегда…

Когда Денис получил вторую двойку, за летчика, который забыл взять с собой сестру, плачущую теперь по углам, он домой не пошел. Весь день гулял по городу, доел кем-то оставленную на скамейке в парке булку, зашел в маленький магазин и попросил водички, а продавщица дала ему чашку теплого чая с соевым батончиком… Маленький хорошенький Денис в аккуратно зашитых мамой старых сестриных пальтишках с заплатанными рукавами вызывал у чужих людей жалость и симпатию.

К вечеру он замерз, но по-прежнему не знал, что скажет матери. Он просидел у подъезда своего трехэтажного дома еще час, пока совсем не стемнело. Потом взял и вырвал страницу из дневника и пошел домой. Переполошенная мать набросилась на него со слезами и кулаками – она уже обегала всех соседей, опросила всех мальчишек во дворе…

– Я ходил навещать мальчика из класса, мне дали задание, он заболел… – быстро произнес Денис, еще минуту назад не знавший, что ей сказать.

– Чем?! – вскрикнула та, схватившись за сердце.

– Корью, – неожиданно для самого себя сказал десятилетний Денис, недавно услышавший это слово.

Мать раскричалась, расплакалась, стала одеваться, чтобы бежать к классной руководительнице, ругаться с ней…