— А ваш человек на вершине горы с телескопом? Разве он не подвергает себя большой опасности, если будет смотреть в телескоп в момент детонации бомбы? Он же может лишиться глаза!

Мориарти пожал плечами:

— Он знает о риске. Нравы — как, я уверен, вы уже знаете, доктор, — изменились с тех пор, как я в Лондоне всячески защищал людей, служивших мне верой и правдой. Теперь каждый сам за себя.

Внезапно мне пришло в голову, что есть и куда более серьёзная опасность.

— Но одну вещь вы, возможно, не предусмотрели.

Мориарти снисходительно улыбнулся:

— Что-то сомневаюсь. Просветите же меня, доктор.

— Ну, во-первых, позвольте повторить, что убийство президента, скорее всего, сыграет вам на руку не больше, чем убийство премьер-министра. Однако важнее реакция американских вооружённых сил на загадочный ядерный взрыв в пределах страны, особенно если взрыв повлечёт за собой смерть главнокомандующего. Неужели вы не понимаете, что в результате возникнет паническое предположение, что на их страну напала другая держава? В ответ на мнимую агрессию военное командование, лишившись президента, развернёт наступление по всем фронтам против любого врага, который, по их мнению, ответственен за случившееся. Мир окажется втянутым в ужасный ядерный холокост, которого пытались избежать несколько десятилетий. Вы ничего не приобретёте; вместо этого мы — и добропорядочные люди, и преступники — потеряем всё.

Мориарти потряс головой:

— Боже! Думаете, мне не приходили на ум подобные соображения? За всё это время, доктор, вы, по-видимому, так и не оценили по достоинству мой интеллект.

Внезапно его притворная весёлость испарилась, на мрачном перекошенном лице вспыхнул полный ненависти взгляд.

— В этот раз я хочу власти не над кучкой карманников и шантажистов. Я желаю контролировать всё, властвовать над всем человечеством. Если мне не удастся, если я не смогу подчинить себе мир, который много лет назад отверг меня, тогда буду рад увидеть его погибель. Вы говорите о ядерном холокосте. Уверяю вас, если дойдёт до этого, я станцую на кремации!

После этого присматривать за мной поручили рабочему, тому самому, с которым разговаривала Лили Кантрелл, когда я заметил её в цехе рядом с бомбой. Следующие два дня меня большую часть времени держали в обширном складском помещении. Туда же приносили весьма скудную еду, а выйти мне разрешалось только по двум причинам, одна из которых — отправление естественных физических потребностей. Вторая причина заключалась в том, что Мориарти пару раз в день изъявлял желание, чтобы меня привели и я увидел пушку и удостоверился, что процесс идёт, а он бы позлорадствовал в моём присутствии. Я и в самом деле находился под впечатлением от эффективной и слаженной работы его сотрудников и снова задумался о том, какую пользу мог бы принести человечеству Мориарти, если бы его гений в юном возрасте не развернулся загадочным образом в сторону зла. Час за часом подготовка двигалась к концу, и безумная радость Мориарти в предвкушении рокового момента пугала.

За эти дни я почти не видел Лили, разве что пару раз и то вдалеке, но, разумеется, много времени проводил в компании рабочего, которого приставили меня охранять. Я знал, что он местный сторож, поскольку мне об этом сообщил Мориарти.

— Он отличный парень, — заявил профессор, передавая меня в руки охранника, — работал тут ещё на старых хозяев. А после того как я здесь обосновался, — продолжил он, желая продемонстрировать своё влияние даже на самых посредственных и никчёмных своих приспешников, — этот человек, Шон Хадвелл, прибыл из Солт-Лейк-Сити с инспекцией от лица старых владельцев, поскольку регулярно выполнял такую проверку, присматривая за пустующим зданием. Мои люди застали его врасплох и схватили, и Шон быстро и весьма предусмотрительно переметнулся на мою сторону.

Я неоднократно пытался завязать беседу с самим Шоном Хадвеллом, но безуспешно. Он был воплощением молчаливости; кроме того, его верность новому хозяину казалась абсолютной и непоколебимой. Это был высокий и худощавый человек, типаж американского рабочего скорее века девятнадцатого, чем двадцатого, всегда одетый в комбинезон из синей джинсовой ткани и широкополую шляпу, столь популярную в США среди рабочих всех профессий. Спереди на шляпе красовалась эмблема производителя крупного оборудования — стилизованный олень, замерший в прыжке. Сторож всегда надвигал шляпу на лоб так низко, что его глаз не было видно и даже открытая часть лица находилась в тени, поэтому я толком не представлял, как он выглядит.

Можно было подумать, что Шон знает по-английски всего три фразы: «угу», «неа» и «тихо, мистер». Я спрашивал, знает ли он о планах Мориарти, а в ответ раздавалось: «Угу». Все подробности? «Угу». Неужели его не беспокоит то, что он фактически помогает убить президента и подвергнуть опасности собственную страну? «Неа». Когда я начинал упорствовать в расспросах больше, чем Шон Хадвелл мог выдержать, то он рявкал: «Тихо, мистер!» Моя слабая надежда переманить на свою сторону этого настоящего сына Америки и обрести в нём союзника растаяла как дым, поскольку все попытки пообщаться или игнорировались им, или грубо пресекались.

Итак, меня лишили разговоров. Читать было нечего, поскольку, увы, тот роман о Средневековье, которым я увлёкся, потерялся. У меня оставалась масса времени, чтобы подумать о Мориарти, о себе, о том затруднительном положении, в котором я оказался по собственной глупости и беспечности, о Лили Кантрелл (в эти размышления я старался не слишком углубляться) и, наконец, о Шерлоке Холмсе, о том, где он сейчас и что делает. Пока что я не заметил на соляном заводе никаких следов его пребывания. Разумеется, если бы представилась возможность, он связался бы со мной, но при попытке найти и спасти меня люди Мориарти схватили бы его, и тогда злобный профессор не замедлил бы явиться и сообщить о победе. Так что я пришёл к выводу, что Шерлок Холмс не проникал в это здание и, возможно, совершенно не в курсе, где мы с Мориарти находимся. Времени на то, чтобы спастись и нарушить планы Мориарти, оставалось всё меньше, и я поддался отчаянию.

Но, даже пребывая в отчаянии, я не мог подавить в себе или проигнорировать сугубо медицинский интерес к профессору Мориарти. Судя по его поведению и словам, желание убить президента США имело мало общего с названной им причиной. Существовало множество оснований полагать, как я уже говорил и самому Мориарти, что убийством президента он вовсе не добьётся ожидаемых результатов, как случилось и после убийства премьер-министра. Блестящий ум профессора должен был предусмотреть все приведённые мной доводы против ещё до того, как они пришли в голову мне, но Мориарти отклонил мои аргументы почти с бешенством. Я читал исследования личностей убийц глав государств. Исключая редкие случаи, когда причины убийства действительно коренились в политике, чаще всего преступники были одного сорта: несостоятельные неудачники с завышенной самооценкой, которые проваливают все свои начинания и не способны толком любить и принимать любовь. Они перекладывают вину за собственную несостоятельность на общество, винят всех остальных в своих неудачах и наносят удар по высокопоставленному лидеру, обычно выбирая такого человека, которого народ обожает за моральные качества.