«Мы, — повторил Вадим про себя. — Кто эти «мы»?»

Измождённость навалилась с новой силой.

Дребезжащий рокот повторился. Вадим не мог ручаться — все органы чувств пошли вразнос, — но, похоже, источник звука приблизился.

— Людям не нужна причина убивать, — продолжил Новицкий, когда тряска улеглась. — Они занимаются этим беспрестанно. Они могут твердить, как недопустимо и аморально — убивать. Но убивать им по кайфу. И не «четвёрка» тому причиной. Это в их сути, это как постигать запретное таинство. И почему же, — он возвысил голос, заставив Вадима вздрогнуть, — почему не наполнить их жажду смыслом?

Пробудившиеся эмоции вдохнули жизнь в лицо Новицкого. Его глаза засверкали из-под запотевших очков. Губы искривились в подобие улыбки. Он превратился в чокнутого уличного проповедника, кликушествующего на тумбе, пока за ним не явится патруль.

— Как говорят, делай, что нравится, и тебе никогда в жизни не придётся работать, — страстно проклекотал Новицкий над плечом Вадима. Вадим, невзирая на забитый нос, скривился от выплеснувшегося на лицо могильного смрада.

— Дай мне вернуться! — выпалил он. Голос слезливо дрогнул. — Я не хочу в эту… Изнанку.

Новицкий по-птичьи дёрнул головой и с деланым изумлением воззрился на Вадима.

— Мы туда и не едем. Мы едем из Изнанки. Изнанка — это твой жалкий, привычный мирок. Мир маленьких вещей. Люди облюбовали его, как блохи — собачью шкуру. Настоящий мир — там!

Он театральным жестом указал на окно.

— Подлинный мир! — проревел Новицкий. — Смотри!..

…Вадим очнулся от ставшего знакомым протяжного металлического стона. «Четвёрка» содрогалась в конвульсиях. Сомнений не было — грохот подбирался и уже не стихал. В надвигающемся рёве тонули вопли, звуки рвущейся ткани… а может, плоти? Худючая девица слева сгорбилась, вдавила скрытое капюшоном лицо в планшет, словно желала спрятаться внутри экрана.

Вадим по-заячьи пугливо обернулся. Увидел устремляющийся в бесконечность тоннель, полный мрака и силуэтов, корчащихся в мучительном ужасе. Ближе всего к Вадиму сидела молодая женщина, полностью обнажённая. На её лице была нарисована гримаса истеричного безумия. Нарисована в буквальном смысле — на гладком, как страусиное яйцо, эллипсоиде. Стоило женщине чуть повернуть голову, и она превращалась в оживший портрет кисти Пикассо. За обнажённой пассажиркой студенисто извивалось нечто, напоминающее язык в рост человека, вырастающий из кресла и усеянный голубыми глазами. А ещё дальше, на пределе видимости, на дне тоннеля, выталкивая мрак…

Колыхалось. Пульсировало…

Близилось.

Вадим резко отвернулся, спасаясь от увиденного. Лёгкие сжимались и разжимались в диком темпе, гоняя сквозь сжатые, визжащие от боли зубы склизкий воздух: ах, ах, ах!

— Что там?! — вырвалось у него. Не голос — щенячий скулёж.

— Контролёр, — охотно откликнулся Новицкий.

— Что за контролёр?!

— Который штрафует «зайцев». И знаешь, непохоже, что ты покупал билет.

— Терминала не было! — взвыл Вадим. Теперь ему приходилось кричать, чтобы перекрыть рокот и вопли пассажиров, до которых добирался Контролёр. Вопли «зайцев». — И какой штраф?!

— О, я не знаю. Никто не знает, кроме безбилетников. Ты можешь их спросить. — Новицкий ткнул большим пальцем в сторону источника грохота. — Или выяснить лично, если капельку подождёшь.

— Как заплатить?! — Вадим сгрёб Новицкого за лацкан. Под пальто хлюпнуло, словно ткань скрывала мусорную кучу.

Нечеловеческая улыбка растянула рот Новицкого до ушей — точно незримые руки раздирали губы, ваяя хохочущий оскал Джокера.

— Впитать в себя мир подлинный и освободиться, — прорычал Новицкий. — Доделать прерванное! Кормить.

Вадима бросило в жар.

— Стать как ты? — простонал он. Пузырящаяся кровь стекала из ноздрей, обжигая кожу. Треснул и отслоился ноготь большого пальца. По руке, комкающей лацкан пальто, разлилась дёргающая боль. Скоро он весь превратится в одну сплошную незаживающую рану.

Если Контролёр не настигнет его раньше.

— Нет.

Черты лица соседа разметало гримасой бешенства.

— Да! — проорал монстр, вцепившись в запястья Вадима. — Да, да, да!

В раззявленной пасти Новицкого вторым языком трепетал изжёванный, обслюнявленный рукав, уходящий в глотку. И черви. Они пировали на рыхлой плоти дёсен, их жирные, цвета стухшего сыра тельца сокращались, прогоняя через себя мерзкую снедь. Некоторые лопались под зубами Новицкого, но продолжали извиваться.

Никто не умирает до конца, вспомнил Вадим.

Новицкий орал, и ему вторили пассажиры автобуса, пусть и по иной причине. Эта причина громогласно сопела и чавкала позади Вадима, а вибрация сделалась столь нестерпимой, что каждый атом тела стремился оторваться от соседа и каждая частица была готова покинуть орбиту вокруг ядра.

Треск, стон, душераздирающие крики и тщетные мольбы. Визгливое «ри-и-и-и» рвущейся материи. Совсем рядом.

Тот же порыв, что заставил его войти в «четвёрку», принудивший посмотреть в заоконный мир, приказал Вадиму обернуться. Его голова взорвалась от рыданий безвозвратно распадающегося разума — словно призраки вырвались из заброшенного особняка.

То, что предстало его слепнущим глазам, напоминало месиво из трухлявых крошащихся грибов, заполняющее всё свободное пространство автобуса. Оно продвигалось конвульсивными толчками, как слипшаяся, плохо пережёванная еда по пищеводу. Впереди, где у невообразимого нечто могла быть морда, зияла дыра — словно вмятина, проделанная в болотной грязи кулачищем свирепого великана. В дыре бурлила тьма, столь глубокая, что в сравнении с ней безлунная ночь, мрак пещеры — как свет прожектора, бьющий прямиком в лицо. Первородная тьма, в которой, по преданиям, носился Дух Божий. И в ней — что-то ещё. Огни. Сверхновые. Целые миры, гибнущие в аду ядерных реакций.

Контролёр.

— Ну не совсем он, — прилетел откуда-то голос Новицкого. — Лишь его перст.

Девчонка в худи завизжала. Из-под капюшона выбились толстые чёрные жгутики и облепили планшет, который девчонка продолжала прижимать к лицу — или что там у неё было вместо лица? Вадим едва обратил на это внимание.

Тварь скользила сквозь меняющееся пространство «четвёрки», одновременно далёкая и близкая. Её туша не сминала поручни и сиденья, а обтекала их. С безбилетниками Контролёр — или его перст — был менее щепетилен. Он не щадил ни тех, кто трепетно и смиренно ждал своей участи, ни пытавшихся убежать. Контролёр настигал всех, и за миг до того, как исчезнуть в мерцающей липкой каше, тела несчастных изламывались, искажались, таяли, как нагретое масло, и с сёрпаньем всасывались колоссальным туловом.

Вадим попытался встать. Ноги затекли, и он шлёпнулся обратно на сиденье. Новицкий с ехидной ухмылкой наблюдал.

Вторая попытка удалась. Вадим, как подранок, заковылял прочь. Новицкий глумливо захлопал в ладоши. Мурашки вонзили в бёдра Вадима тысячи крысиных зубов, разбежались по щиколоткам. Он словно пробовал бежать на ходулях.

Выход не приближался. А Контролёр — да.

Вадим бросил взгляд через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть, как Контролёр, весь в клубах зловонного пара, смял женщину с нарисованным