— Ах ты гнида, — зарычал я. От ярости меня заколотило. Мне хотелось порезать сволочь на куски. Я приблизил нож к его веку. — Ты его видел? Моего брата? Видел?!

Захрустели ветки. Настя ожила.

— Скажи своей суке, чтобы не рыпалась! Одно мое движение, и я наколю твой долбаный глаз на лезвие!

— Настя! — голос таксиста был тонким от страха. — Назад! Не надо!

Боковым зрением я различил силуэт Насти. Он замер около поломанного кустарника, шипя проклятия.

— Вы его видели? — повторил я, чуть усилив давление на нож. Лезвие уткнулось в веко. Очевидно, пошла кровь, потому что таксист панически залепетал:

— Нет! Отвечаю! Никогда!

— Тогда что это было?

— Отвечаю, не видели!

— Ты меня не понял? Или тебе не нужен глаз? Это больно. А главное, жутко. Сейчас нож проткнет твою кожу, скользнет по кости, а потом я поддену глазное яблоко — и оно очень противно чавкнет и выпрыгнет. Повиснет на тонких соплях, которые соединяют его с тем, что у тебя вместо мозга. Хочешь испытать? Считаю. Три. Два…

— Не видели! — завыл таксист, безуспешно пытаясь вжать затылок в землю, чтобы хоть как-то отстраниться от доводящего его до истерики лезвия. — Б… дь, клянусь, отвечаю!

— Тогда что это было? — повторил я, подчеркивая каждое слово.

— Да просто обуть хотели! Забрать шмотки и бабки и свалить нахер! Ты ж неместный! Меня бы ты не увидел! А Настя из деревни! Братан, в натуре тебе говорю!

Он назвал меня братаном. Паскуда.

— Кошелек, — сказал я.

— А?

— Кошелек. Или глаз. Считать больше не буду. Просто выдавлю глаз, а потом примусь за второй. Жить в темноте — это очень хреново.

Рука таксиста поползла к джинсам. Трясущаяся пятерня вручила мне кошелек. Не отпуская ножа, я левой рукой открыл его, нащупал купюры и забрал, спрятав в заднем кармане. Кошелек отбросил в сторону. Потом убрал нож от его лица и поднялся.

— Я ведь тебе сказал, что брата ищу. Ну ты и гнида.

Я не выдержал и коротким боковым в челюсть отключил таксиста. Тело обмякло. Настя заверещала. Я прыгнул к ней и схватил за горло.

— Заткнулась, свинья, или на ленты порву. Еще раз увижу твою наркоманскую рожу — перережу глотку. Поняла? Ты — поняла?

Настя утвердительно хрюкнула.

За углом я выбросил нож в первую попавшуюся урну. Предварительно обтерев его о ткань футболки, чтобы стереть жировые полоски папиллярных узоров — мои отпечатки пальцев на ноже, с которым неизвестно что творили раньше, мне сейчас были нужны меньше всего.

Когда я добрался до зала ожидания, громкий голос диспетчера объявил о прибытии поезда «Москва-Оренбург» на первый путь.

Мне повезло, теперь мне досталась нижняя полка у окна. По другую сторону столика дремала старушка, обнимая свою сумку.

Когда поезд тронулся, я увидел за окном какое-то движение. Прищурившись, различил троих мужчин. Они вылетели на перрон и принялись лихорадочно озираться. В руках одного из них была бейсбольная бита. Еще у одного я различил газовый ключ. Третьим был бритоголовый таксист с кривым ртом, который хромал на левую — там наверняка была как минимум трещина — ногу. Он что-то орал и прижимал к глазу платок, из-под которого сочилась струйка крови.

Мысленно я выругался. Вся привокзальная площадь Рузаевки была буквально обвешана листовками, на каждой из которых красовался аршинными цифрами мой номер. Сутки в городе — а он для меня уже закрыт.

Мое знакомство с Россией начиналось не так, как я рассчитывал.

А впереди были 1,5 тысячи километров пути…

До Сызрани, это был следующий город моего маршрута, поезд шел чуть более четырех часов. На вокзал Сызрани он прибывал уже утром в 6.50. А сейчас была глубокая ночь. Большинство пассажиров спали. Кто-то тихо, кто-то посапывал, кто-то громогласно храпел. Пассажиры, севшие на поезд вместе со мной в Рузаевке, обживались на своих местах. Проходя по вагонам, я периодически натыкался на них. Одни раскладывали вещи, готовясь к долгому пути, другие сидели и разговаривали. Кто-то ел. Почему нужно было ждать поезда, а не перекусить на вокзале, я не понимал. Еще двое, сидевшие на боковом сиденье, пили пиво. Один выглядел типичным лохом — потрепанным, зажатым, он обнимал свою спортивную синюю сумку, словно боялся, что ее умыкнут прямо у него из-под носа. Сидевший напротив был рыжим и внушительным. На столе — двухлитровая бутылка с разливным пивом.

Вообще в этой путевой культуре я не понимал ничего. Это был абсолютно чуждый мне мир. А еще плацкартные вагоны напоминали мне загоны для скота, и я никак не мог отделаться от этой аналогии.

— Брат, значит? — проводница очередного вагона подозрительно посмотрела на снимок и на меня. — Не больно-то и похож.

— Мы не близнецы.

— Точно, брат?

— Вам поклясться надо или как?

— Рожа у тебя больно бандитская. Я уж про наколки молчу.

Проводница не отличалась деликатностью.

— Простите, на пластическую операцию еще не накопил.

— В таких случаях в полицию обращаются, — упорствовала подозрительная работница железной дороги.

Она начинала меня бесить.

— И всё МВД тут же бросит еду и сон и начнет рыскать по стране, конечно.

— Что он сделал? — прищурилась проводница. — Зачем ты его ищешь?

Я убрал фото в карман и двинулся дальше, бросив ей:

— Проехали.

Проводница ткнула палец мне в спину и проскрипела вслед:

— Если что-то не так, я сразу куда следует пожалуюсь!

В другом вагоне работница была менее дикой.

— Ваш брат точно ехал на этом поезде?

— Москва-Оренбург.

— Какого числа?

Я назвал. Она бросила «Секунду», протиснулась в крохотное купе проводников, посмотрела какие-то бумаги. Я сообразил, что это были графики.

— В тот день на рейсе был другой поезд.

— А как можно узнать, какой?

— Послезавтрашний. Тот поезд будет послезавтра. Вот тогда тебе, парень, и надо расспрашивать.

Я готов был расцеловать тетку.

Двинувшись назад через весь поезд, я силился вспомнить, какой вагон по счету был моим, и где в этом вагоне находилось мое место. В памяти вчерашняя поездка почему-то сливалась с сегодняшней. Возможно, из-за недосыпа. Колеса стучали, вагон чуть покачивался из стороны в сторону, а за окнами проносились черные силуэты лесных массивов, бесконечная тьма уходящих за горизонт и далеких сельскохозяйственных построек. Да, и линии электропередач. Они походили на тонкую и безумно длинную извивающуюся змею, которая по столбам неслась параллельно поезду. А где-то далеко-далеко за линией горизонта брезжил свет. Скоро новый день.