«Карла Маркса» буксиры затащили в док Морского завода. А Колчанов медленно очухивался в госпитале. Уже и вставать начал по нужде, самостоятельно передвигался, хватаясь за стены. В голове стоял неумолчный звон, будто муха залетела в череп и билась, ища выход. Как-то раз его, ковылявшего по коридору, подхватила медсестра, крупная полнотелая женщина с головой, низко, над глазами, повязанной косынкой. «Да ты не бойся, обними меня, — сказала. — Вот так. А то ползешь, как старпер». — «Как кто?» — не понял Колчанов. «Не важно. — Сестра сбоку посмотрела на него темными насмешливыми глазами. — Ишь молоденький какой теленочек».

Шли дни, заметно прибавляя Колчанову сил для преодоления расстройства тела. Звон в голове, правда, еще не исчез, но утончился в ниточку — еще немного, и оборвется. А полнотелая женщина все больше его волновала, рука как бы не желала забыть тепло ее плеча. Конечно, сестра Людмила Терентьевна подметила тайный интерес выздоравливающего юнца. Может, ее позабавил контраст между явной его нерешительностью и желанием, тоже явным. И однажды в день, а вернее, вечер своего дежурства Людмила Терентьевна позвала Колчанова в процедурную попить микстуру. А когда он выпил ложку горького напитка, взяла его, трепещущего, за руку и повела в темную каморку за процедурной, где белела накрытая простыней кушетка, — и тут произошло то, что должно было произойти по природе вещей. Сестре Людмиле хватило опыта и терпения, чтобы преодолеть страх новичка. И была такая опустошительная радость, что Колчанов как бы воспарил (и, между прочим, оборвался неприятный звон в голове) и быстро пошел на поправку. Так они встречались еще три вечера.

Между тем фронт приближался, в Кронштадте срочно формировались бригады морской пехоты, и Колчанов, выписанный из госпиталя, как раз и попал в одну из них. Вместо палубы отремонтированного эсминца «Карл Маркс» его ожидали холмы и перелески близ бывшей эстонской границы. Здесь Второй бригаде предстояло загородить молодыми телами дорогу на Ленинград…

Не спалось Колчанову в тесном накуренном кубрике морского охотника.

Рядом завозился Пихтелев, достал кисет, принялся сворачивать самокрутку.

— Не кури, — сказал Колчанов. — Дышать же нечем.

— Дык потом — как высадимся — не покуришь, глядь.

Говорок у Пихтелева был — будто короткими очередями из пулемета.

— Ну ладно-ть. — Он сунул цыгарку в кисет. И, помолчав немного: — Сержант, ты питерский, да? Таку речку — Оять — знаешь?

— Нет. Где это?

— Да близко — за Ладогой — в Свирь текёт — там поселок есть — Алеховщина — не слыхал? Это така местность! — Пихтелев, жмурясь, покачал головой.

— Ты же из Мурманска, а не из Але… как ее…

— Дык я там рожденный — в деревне — батя в тридцатом — оттудова меня с сестрой увез — в Мордобойку…

— Что за Мордобойка?

— Дык это в Мурманске — Северный Нагорный поселок — его Мордобойкой прозвали — бараки там — рабочие рыбокомбината, глядь, жили — батя пошел на бондарный завод — ему в бараке комнату дали — а я…

Замолчал, задумался Пихтелев.

— Ну, и что ты? — спросил Колчанов, а сам-то мыслями все еще по Кронштадту томился.

— Вокруг бараки, болото, грязь — а я избу брошенную — никак не забуду — речку Оять — така тихая, така красивая — и лес кругом…

Тут задребезжало, заскрежетало, затрясло.

— В лед, что ли, вошли, — пробормотал Колчанов, прислушиваясь к наружным звукам.

А Пихтелев:

— Ужасное дело, как тянуло — на Оять — с удочкой — головли там — а в тридцать девятом призвали — на финскую сразу — потом на Ханко — который год, глядь, воюю и воюю…

Верно понял Колчанов: в темноте вечера отряд с ходу вошел в поле дрейфующего льда и это вызвало непредвиденную задержку. Катера-тральщики не смогли продолжать движение во льду. Пришлось им выбрать тралы и повернуть обратно на Лавенсари. Отряд перестроился. В голову вышли тихоходные тральщики, их корпусам вроде бы хватало силы раздвигать лед. За ними шли канлодки, а дальше уж катера с десантом.

Пока перестраивались, уходило время, операция выбилась из штабных расчетов. И когда выползли наконец на чистую воду, командир отряда принял решение: идти дальше без вспомогательных кораблей. Просто уже не было времени ждать, пока тральщики поставят тралы да тронутся малым своим ходом. А канлодкам без тральщиков нельзя. Командир отряда приказал им, тральщикам и канлодкам, возвращаться на Лавенсари. Уже перевалило за полночь, когда катера с десантом врубили полный ход и помчались по черной воде Нарвского залива. Их малая осадка в общем-то позволяла проскочить поверх возможных минных заграждений.

В четвертом часу ночи все тринадцать катеров вышли к точке развертывания.

Быстрый стук сапог по трапу. В носовой кубрик в облачке морозного воздуха спустился командир взвода лейтенант Слепцов. Покрутил курносым носом — ох, и накурили! — и скомандовал:

— Подготовиться к высадке! Проверить оружие, закрепить снаряжение!

Молча подымались по трапу. Встречный ледяной ветер ударил в лица — с этой минуты о тепле забудь. Стояли тесно на обледенелой палубе близ носового орудия, уже расчехленного, готового к стрельбе. Черно, черно вокруг, такая чернь разлита, что никакой рассвет не прошибет. Шли теперь малым ходом. И — не глазами, а будто кожей воспринимал Колчанов приближение берега.

Но вскоре и глаза, привыкнув к мраку, различили прямо по курсу слабо просветлевшую полосу прибрежного льда. Вот, значит, и берег. А фрицы небось спят в этой Марикуле и не ведают, кто к ним в гости пожаловал…

Только скользнула эта мысль, как вдруг слепяще вспыхнуло впереди слева пятно света — из недр ночи вымахнул голубоватый луч и медленно пошел вправо по водному плесу, словно пересчитывая катящиеся к берегу валы. Не дойдя до катеров, луч прожектора истаял, погас.

Рокотали моторы, надвигался берег — неровный, угрожающе затаившийся. Невозможно уже… тревога ожидания — комком у горла. Еще сотни две метров черной воды… Скорей бы! Скорее выброситься на сушу и, пока фрицы не очухались, рвануть вперед…

Широким фронтом подходили к берегу катера первого броска. Не слишком ли растянулись?.. Ага, слева начали высадку… Вот и на колчановском катере оборвался рев моторов… По инерции движемся — неужели к самому берегу? Мелко же тут… а берег крутой, скалистый… Остановились метрах в пятнадцати — ближе, значит, невозможно…

— За мной! — выкрикнул лейтенант Слепцов.

И прыгнул в воду. Попрыгали и остальные десантники. Вода обожгла холодом не только тело, но и, кажется, душу. Колчанов двинулся к берегу по неровному плотному дну, вдруг провалился по грудь… черт!., еле успел вздернуть кверху автомат… Теперь опять мелко…

И тут снова вспыхнул и побежал по плесу прожекторный луч, как бы слегка спотыкаясь на силуэтах катеров, на фигурах десантников, идущих в воде, выходящих на берег. Ну, теперь-то… С рассерженным кошачьим шипением взлетела над местом высадки ракета… и сразу вторая, третья… Всматриваются… Берег, еще недавно казавшийся нежилым, выбросил световые щупальца нескольких прожекторов… десятки ракет повисли над десантниками.