куда Степан взял с собой и дочь, больную диабетом, поправить здоровье. И вот — внезапная смерть. Снова не криминальная, позвольте заметить! Как будто проклятие висит над этой семьей. Но я не верю в такие совпадения!

— Я тоже в них не верю, — задумчиво произнес Холмс, который все это время не сводил с криминалиста внимательного прищуренного взгляда. — Как и в семейные проклятия. Сил моих нет больше осматривать местные достопримечательности. Антон, пауками ты меня заинтриговал. Когда мы сможем выехать на место происшествия?

— Да хоть сейчас. — Криминалист с готовностью вскочил, выдергивая из кармана ключи от машины.

— Вы уверены, что уже прилично являться в незнакомый дом… — начал было Ватсон, но, заметив на брелоке с ключами эмблему «Дэу-Матиза», безнадежно махнул рукой. — Едем.

* * *

Антон ловко втиснул машинку между фургоном и джипом, намертво перекрыв последнему возможность выезда. Стукнувшись о крышу машины сначала головой, а затем зацепив плечом, Холмс выбрался на тротуар и огляделся. Небольшой трехэтажный особняк девятнадцатого века с обеих сторон подпирали ухоженные отреставрированные здания с надстроенными мансардами. Когда-то покрашенный в радостный голубой цвет, с облупленными колоннами у парадного входа, дом казался насильно конвоируемым своими соседями в светлое будущее. Холмс вскинул голову, рассматривая остатки герба на фронтоне.

Сзади бурно выругались.

— При внешнем сходстве тротуаров в Лондоне и Санкт-Петербурге, здесь они почему-то очень скользкие. — Ватсон раздраженно отряхнул мокрое грязное колено. — Холмс, осторожно! Посмотри на сосульки, они смертельно опасны.

— В этом городе, рассматривая сосульки, далеко не уйдешь. Лучше все-таки смотреть под ноги, — беспечно отозвался Гирдяев, уверенно нажал самые потертые кнопки на домофоне и толкнул плечом тяжелую дверь.

Эхо шагов вошедших заметалось между стен, украшенных остатками лепнины и кариатидами с отломанными носами, и унеслось вверх по мраморной лестнице. Цветные пятна света, лившегося сквозь оконные витражи на площадке, стекали по стертым до льдистой гладкости ступенькам с обломанными краями.

— Квартира Армазаровых занимает весь второй этаж, — рассказывал Антон своим спутникам, поднимаясь по лестнице. — После революции дом плотно заселили. Здесь были огромные коммуналки. Но так сложилось, что квартира Армазаровых со временем освободилась от многочисленных жильцов, и в ней осталась только одна семья. Кто-то умер, кто-то съехал. Сейчас квартира стоит бешеных денег.

— А что мы скажем хозяевам… — начал было Ватсон, но Гирдяев уже нажал кнопку звонка. За дверью послышался удар гонга. Некоторое время ничего не происходило. В полутьме площадки слышались только приглушенные звуки улицы из приоткрытого окна. Ватсон прижался ухом к деревянной обшивке двери. Криминалист снова потянулся к звонку. Створка распахнулась наружу так неожиданно, что Ватсон едва успел спасти голову. В проеме, залитая яркими лучами электрического света, стояла хрупкая фигурка.

— Ой, я думала это Кира опять ключи забыла. Она совсем бестолковая. Если вы к ней, то Киры еще нет. — Девушка глядела на гостей снизу вверх. На худом бледном личике ярко выделялись огромные неестественно сапфировые глаза, под которыми залегли глубокие, почти черные тени. Длинные малиновые волосы струились по узким плечам. Нежно-розовая пушистая хламида, накинутая на тело, превращала девушку в недокормленного эльфа.

— Мы из полиции. Из взрослых кто-нибудь дома есть? — Антон сделал неопределенное движение рукой, как если бы собрался достать удостоверение из внутреннего кармана, но передумал.

— А-а-а-а, вы из-за папы… Бабуля дома, я позову. Вы проходите. — Девушка посторонилась, приглашающе махнула рукой и исчезла в недрах квартиры.

Гости прошли.

— Вот это да, — пробормотал Гирдяев, изумленно озираясь. Стены гостиной сплошь покрывали картины самых разных размеров. Полотна были настолько ярких и насыщенных цветов, что казались последствием взрыва в лакокрасочной мастерской. Взгляды зрителей невольно заметались.

— М-м-м… живенько. — Холмс низко наклонил голову к плечу, пытаясь соединить в единое целое яростные желто-оранжевые изгибы чего-то, напоминающего плавающие в воде водоросли с пальцами на концах, и тщательно вырисованные человеческие глаза. Глаз было много. Из них изливалась на Холмса тягучая вселенская тоска.

— Фантасмагорический сад маньяка-селекционера! — Ватсон отступил подальше, чтобы охватить взором странные цветы с человеческими головами и руками вместо листьев. Вид огромного дерева с ногой вместо ствола и дуплом с острыми длинными зубами вызывал желание почесаться.

— Растения выглядят забавно! Вроде метафоры человеческой сущности. Но со светотенью что-то определенно не так… — Гирдяев, наоборот, сунулся носом к самому полотну.

— Я бы предположил у художника пограничное состояние психики, — негромко заметил Ватсон. — Когда доминировавшие темно-фиолетовые, черные и синие цвета вдруг сменяются красно-желто-оранжевой гаммой, это говорит об определенной симптоматике. Вспомните картины Ван Гога. И потом, рисовать человека по кусочкам — это не совсем здоровая фантазия. Но, безусловно, работы талантливые, меня аж передергивает. Посмотрите на паутину, изображенную в углу этой картины. Она настолько реальна, что, кажется, будто подрагивает от сквозняка.

— Гадость! Не смотрите туда, не надо! — Звонкий голос вернувшейся девушки заставил гостей вздрогнуть. Они обернулись разом. Лицо в обрамлении малиновых волос напоминало белую маску. Узкая ладошка машинально стирала со щеки что-то невидимое. — Она как сеть, душит, не выбраться… Липкая… Мерзость! Как мама могла написать такое?! Ненавижу эту картину!!!

Девушка круто развернулась и бросилась прочь. Антон с Ватсоном озадаченно переглянулись.

— А вот совсем другая работа. — Холмс как ни в чем не бывало рассматривал портрет молодой женщины с длинными развевающимися волосами цвета спелой пшеницы. В ее светло-карих глазах плясали искорки счастья. Она вся словно светилась и излучала тепло.

— Не может быть, чтобы эти картины писал один человек, — пробормотал Ватсон. — Немыслимо!

— Что значит, не может быть? Это картины моей дочери Лизы! Вы стоите перед ее автопортретом. Если бы этот ублюдок не убил ее, она добилась бы всемирной славы! — проскрипело сзади.

Гости снова дружно вздрогнули.

В дверном проеме, словно в раме парадного портрета, эффектно прислонилась к косяку сухонькая старушка в неуместном по утреннему времени когда-то черном вечернем платье. Боа из шкурки хорька прикрывало морщинистую шею и свисало с костлявых плеч. С одной стороны болтались облезлый хвост и трогательные лапки, а с другой смотрели с хорьковой мордочки грустные стеклянные глаза. Седые волосы, уложенные в пышные завитки, делали старушку похожей на одуванчик. Сухой морщинистой рукой она держала на отлете длинный мундштук с тлеющей сигаретой.

— Это который же ублюдок? — живо заинтересовался Антон.

— Мужчины стаями… но мимо, мимо, — следуя своим мыслям, задумчиво произнесла старушка, оглядывая троицу с ног до головы. Затем встрепенулась и продолжила бодрее:

— Понятно какой, зять мой — Степан Щукин. Лизоньке этот плебей был совершенно не пара. Я сразу ему так и сказала. Студентишка в затрапезном растянутом свитере. Но кто меня слушал! У дочери глаза были как у кошки, наглотавшейся валерианы. А негодяю нужны были только Лизонькины деньги и